В это время в Новороссийске царило полное неведение относительно решений Центра. Здесь не знали ни о совещании, ни о резолюции Ленина. Корабли приходили в упадок, началось массовое дезертирство, к тому же поменялось руководство Черноморским флотом: адмирал М. П. Саблин был отозван в Москву, передав командование капитану I ранга Тихменьеву А. И. В такой ситуации новороссийская эскадра получила две полностью противоречащие друг другу телеграммы, которые и внесли разногласие в ряды моряков. В первой из них излагался текст ультиматума и содержался приказ до 19 июня возвратиться в Севастополь. Все не исполнившие приказание власти, «избранной многомиллионным трудовым народом, будут считаться вне закона», а значит, преступниками. Вторая телеграмма говорила о том, что Советская Россия не доверяет гарантиям Германии о возвращении кораблей после окончания войны, поэтому Совнарком приказывает затопить корабли, находящиеся в Новороссийске, еще до окончания срока ультиматума. Завершала телеграмму такая же угрожающая строка об ответственности за невыполнение приказа.
Среди офицеров сразу же распространилось мнение о том, что их «подставляют» и хотят возложить на них ответственность за потопление кораблей. Был проведен референдум относительно дальнейших действий, в котором участвовали и матросы. Ни один из участников не высказался за возвращение в Севастополь, а все большую популярность приобретал лозунг «Сражаться до последнего снаряда». Комиссары флота, большевики Вахрамеев и Глебов-Авилов, по всей вероятности, также поддерживали этот лозунг, а значит, их действия никак не были направлены на исполнение приказов Совнаркома. Еще более усугубили ситуацию большевики Кубано-Черноморской республики. Так, прибывший в Новороссийск председатель ее ЦИК А. И. Рубин призвал матросов не выполнять указания центра, а начать борьбу с Германией.
Часть офицеров начала склоняться к тому, чтобы вернуться в Севастополь. К этому их подталкивали анархия, хаос, боязнь оказаться преступниками и, конечно же, личные интересы (у многих из них в Севастополе остались семьи). Несомненно, на перемену настроений офицеров повлияла и судьба командующего Балтийским флотом А. М. Щастного, который руководил операцией по спасению кораблей Балтийского флота. Его арестовали в мае 1918 года и предъявили обвинение в том, что он, «совершая героический подвиг, тем самым создал себе популярность, намереваясь впоследствии использовать ее против Советской власти».
Был проведен новый референдум, на котором более 500 человек выразило желание идти в Севастополь, 450 высказались за потопление кораблей и около тысячи воздержалось. На следующий день, 17 июня, из Новороссийска вышли линкор «Воля», вспомогательный крейсер и 8 эсминцев и взяли курс на Севастополь. Им никто не препятствовал. Впоследствии Ленин скажет следующее: «Жаль, что наши сплоховали и не открыли огонь по уходящим в Севастополь. Изменников, предателей нельзя было отпускать». Оставшиеся в Новороссийске суда 17–18 июня были затоплены собственными командами.
Таким образом, часть кораблей Черноморского флота все-таки попала в руки к немцам. Однако, возвращаясь к началу разговора, давайте спросим себя: можно ли назвать поведение офицеров и матросов, сдавшихся в плен, контрреволюционным, а основания их действий — сознательной установкой на борьбу с революцией? Конечно, нет. Более правдоподобные мотивы их поступка — хаос в стране, плохая управляемость армией и флотом, приведшие к отсутствию четкого и недвузначного приказа относительно судьбы флота.
УПА во Второй мировой войне
Как и в случае с Организацией украинских. националистов, история Украинской повстанческой армии (УПА) нуждается в очистке как от старых, советских, мифов и заблуждений, так и от новейших возникших уже в период независимости Украины. Ситуацию, когда в современных российских учебниках истории УПА все еще именуют «бандитами», а некоторые украинские историки — «ура-патриоты» — делают из нее чуть ли не решающую силу, победившую нацистских оккупантов, вряд ли можно признать нормальной. Как нам представляется, и та и другая позиции являются сознательно или неосознанно культивируемыми историческими заблуждениями. Впрочем, не только историческими. Плохую службу чрезвычайно сложной и неоднозначной истории УПА сослужили крайняя политизированность проблемы и предвзятость многих непосредственных участников событий, на свидетельства которых опираются исторические исследования. Спроси нынешних украинских школьников (имеются в виду те из них, которые добросовестно относятся к изучению отечественной истории) о руководителях УПА — и в подавляющем большинстве случаев будет названа только одна фамилия — Роман Шухевич (военный псевдоним — Тарас Чупрынка). Да что там школьники… Немного найдется людей, чьим именем в одном городе названы две улицы, а вот во Львове в честь легендарного командира Украинской повстанческой армии названы улица Романа Шухевича и улица Тараса Чупрынки. История каждого народа нуждается в героях, по крайней мере в воспитательных целях. Освобождает ли это нас от необходимости прояснения вопросов: когда возникла УПА? какова была ее численность? каков вклад УПА в освобождение Родины?