– По какому праву, полковник, Вы явились с таким поручением в высочайше вверенный мне корпус? – спросил, волнуясь, запыхавшийся директор.
– Во вверенном Вам корпусе, полковник, ведётся энергичная политическая пропаганда и во множестве ходит по рукам запрещённая литература. Я давно уже за этим слежу и теперь в моих руках все нити этого преступного дела. Действую сейчас на основании особого секретного предписания начальника штаба Отдельного корпуса жандармов, – отвечал жандармский полковник с лёгкой усмешкой.
– Вы действуете по приказанию начальства, которому вверенное мне учреждение не подчинено. Я слушаю и выполняю только все приказания, исходящие из Главного управления военно-учебных заведений и[от] военного министра. Потрудитесь немедленно показать мне правомочие на повальный обыск от этих моих начальственным учреждений! – загремел грозным голосом директор.
Жандармский полковник смутился и стал объяснять, что, собственно, это распоряжение утверждено министром внутренних дел, а потому обязательно должно быть для всех учреждений в империи.
– Плохо знаете и понимаете законы. Обязательно для всех без исключения то, что исходит за подписью и от имени императора. Я же, облечённый высочайшим доверием директор корпуса, подчиняюсь только военному министру, а не министру внутренних дел. Поэтому признаю Ваши полномочия не имеющими для меня никакого значения. Пока я жив и не смещён с должности директора, к повальному обыску я никого не допущу. Потрудитесь, полковник, немедленно уйти вон со всеми вашими чинами. Здесь Вам не место! Можете на меня жаловаться! – зарычал грозно директор на переконфуженного жандарма, никак не ожидавшего такого афронта.
И мы увидели на крыльце парадного подъезда грозную фигуру нашего директора, что-то ещё громко говорящего, и поспешный отъезд извозчиков с жандармскими чинами.
Скоро всё это стало до последних подробностей известно нам всем. Моментально вся запрещённая литература отовсюду полетела в отхожие места или в печи, кстати протапливающие уже в возрастах для вентиляции. Нас всех собрали в классы. Директор приказал в ближайший рекреационный зал привести средние и старшие классы и обратился к нам с горячей речью.
– Дети, что вы наделали?! Какое страшное несчастье может постигнуть вас и ваших родителей, если жандармские власти вмешаются в жизнь корпуса! Вы знаете строгое законное требование: предъявлять всякую попавшую в ваши руки, книгу на просмотр и разрешение ваших воспитателей. Отчего же вы этого не делаете? Ваши воспитатели могут и должны предупредить вас от ложных шагов с неповторимо тяжёлыми для вас последствиями. Виновен во всём этом прежде всего я, не предупредивший вас об этом раньше. И я возьму всю вину на себя, лишь бы вы не пострадали. Дети, неужели вы и до сих пор не поняли, что я ваш искренний друг, желающий благополучно довести до конца ваше образование и воспитание?! Дети, верьте мне, я желаю от всего сердца вам только добра. Дайте мне честное слово, что никакой запрещённой литературы между вами больше не будет, и вы будете строго выполнять законные требования ваших начальников!
Поражённые этой речью, мы сначала молчали, а затем разразились искренними уверениями быть послушными, завершив свои возгласы сердечным «ура» в честь директора, у которого на глазах появились слёзы… Сдав корпус инспектору классов, полковнику фон Боолю, директор в ту же ночь скорым поездом уехал в Петербург. Нас всех немедленно засадили на вечерние занятия в классы, не выпуская никуда. В то же время инспектор фон Бооль с несколькими из назначенных директором лиц, тщательно осмотрел все наши столики и укромные места в дортуарах, а затем уже в каждом классе воспитателем, в присутствии кого-либо из этих назначенных лиц, внимательно осмотрены были все наши парты. Подверглись такому же осмотру и разные учебные и хозяйственные комнаты; на запрос инспектора все живущие на квартирах лица торжественно с клятвой заявляли, что ничего запрещённого у них нет. И это была истинная правда, так как не от них к нам шла подпольная литература.
Добросовестный и высоко честный инспектор фон Бооль поэтому с твёрдостью заявил отъезжающему директору, что никакой запрещённой литературы в корпусе при обыске не оказалось.
Товарищи крепко обнялись друг с другом, и наш незабвенный полковник Юшенов умчался в Петербург.
Много между нами было после всего этого разговоров, и постепенно выяснялось, какой страшной опасности подвергались лучшие ученики корпуса и, конечно, виновный за недосмотр весь начальственный состав, начиная с директора.
Он вернулся только через две недели, упредив на сутки донос оскорблённого жандармского полковника.