Но тщательно изучив Священное Писание во всех оттенках христианства на Востоке, в Греции, Сербии, Болгарии, Румынии и в России, отец Павел пришел к искреннему и глубокому убеждению в том, что все они, раскольники, увлекшись только буквой книги, сильно погрешили в главном и отступились от истинной Православной веры.
Долго обдумывая свои взгляды, он, наконец, решил это публично высказать: на своих беседах он начал критически относиться ко многому и указывать своим единоверцам и единомышленникам коренные и тяжкие заблуждения раскола. Обладая дивным даром слова и неотразимой логикой, он легко и безнадежно разбивал все хитросплетения своих оппонентов и скоро приобрел многочисленных сторонников. Не придавая теперь никакого значения слепой приверженности старообрядцев к древним неправленым книгам, которые он мог проверить, читая в подлинниках священные писания не древнееврейском, греческом и латинском языках, он все же твердо стоял на том, что нет надобности менять обряды древней византийской церкви, усвоенные старообрядцами, но изменявшимися в русской православной церкви патриархом Никоном и последующими патриархами, а затем царем Петром I и образованным по его повелению «святейшим синодом».
В результате такого рода мышления о. Павел принял приглашение российского православного синода присоединиться к Православию «в сущем сане», сохраняя старые обряды. Присоединения отдельных раскольников и их учителей на таких же условиях были и раньше, а в отличие от коренных православных такие присоединенные получили название «единоверцев». По присоединении к Православию, о. Павел получил предложение организовать из своих единомышленников в г. Москве «староверческий монастырь» и стать его настоятелем с возведением в сан архимандрита. С этого времени и началась чисто миссионерская деятельность «старца Павла» среди раскольников всех толков. Скоро никто из раскольников не решался выступать против о. Павла на съездах, диспутах и собеседованиях. Выслушивая своих оппонентов кротко, спокойно и с неослабным вниманием, он своими короткими репликами давал им полную возможность высказаться до конца, исчерпав все доводы и доказательства. Когда торжествующий оппонент к общему удовольствию своих единомышленников заканчивал свою речь, поднимался скромно и доброжелательно старец Павел. Спокойно, с неотразимой логикой и подавляющим знанием всех книг Священного Писания, а также разных церковных авторитетов о. Павел легко разбивал все доводы противника и приводил его к публичному сознанию в том, что он совсем не знает, не понимает, а в чем и грубо заблуждается.
– Так и я думал, мой сын или мой брат (смотря по возрасту оппонента), но давно уже убедился в своем заблуждении…
Затем приводятся неотразимо убедительные доказательства и факты, подавляющие и оппонента, и всю аудиторию. Бывали собеседования, после которых слушатели сотнями отходили от раскола, присоединяясь к единоверцам или переходя в Православие. Но даже завзятые противники о. Павла признавали его незыблемый авторитет в церковных вопросах, обращаясь е его мнению в трудную для них минуту.
Будучи совершенно бескорыстным, о. Павел все средства, какие к нему стекались от его почитателей, тратил на нужды монастыря своего и его огромной библиотеки древнейших книг и рукописей церковного характера на всех языках, а также на дела благотворительности. Сам он вел аскетический образ жизни, не поощряя к этому других, а памятуя изречение Спасителя: «Могий вместити – да вместит»[Мф. 19:12]. С великой мягкостью он относился к слабостям в других людях, избегая их осуждения, но был всегда строг и серьезен в вопросах веры в Бога, не допуская здесь никаких колебаний.
Вот с этим человеком мне и пришлось познакомиться в Херсонесе при довольно странном приключении. Я знал в монастыре только настоятеля и эконома, с которыми и приходилось иметь дело в связи с работами. Религиозность моя после Инженерной академии значительно понизилась, и я стал легкомысленно относиться ко многому, даже в обрядовой стороне веры. Однажды, уже в период затишья в работах, я обходил по самому берегу моря развалины Херсонеса, залезал в подземелья, измерял площадь мозаикового пола в остатках публичных зданий или богатых домов и пр. Так я выбрался за развалины крепостной стены и пошел вдоль берега моря, заметив в его скалистом обрыве высеченные пещеры: это, по-видимому, загородное кладбище в несколько этажей. Перелезая из нижнего этажа в вышерасположенный, я оборвался и покатился по каменистой осыпи вниз к берегу моря… Вдруг сверху с обрыва тревожный голос спросил: