Зато мы видим, какое тяжелое впечатление на него произвела после живой и гуманной гимназической обстановки гнетущая, обезличивающая, полная сухого формализма казарменная атмосфера военного училища, и это при том, что Константиновское военное училище было далеко не худшим в системе военно-учебных заведений империи. Не случайно в таких ярких красках писан им портрет знаменитого Михаила Дмитриевича Скобелева – живого человека и настоящего военачальника, учившего обращаться к сердцу и уму подчиненных, ставившего успех любого дела от личностных качеств его исполнителя, а не от затейливого сочетания винтиков во фридриховской «военной машине», отлаженная работа которой неизбежно приведет к победе. Академическая профессура, молившаяся на Фридриха и Наполеона, молилась именно на «машину», на ее действительно отлаженную благодаря гению ее создателя на первых порах работу, предпочитая не замечать, что, по мере истощения запаса моральной прочности винтиков, умалялась и эффективность самой машины, одна из которых потерпела полный крах, а другую спасло только чудо.
Немногие экстраординарные личности в нашей истории оказывались способны настроить «военную машину» под себя, в частности, Суворов и Скобелев. И тот, и другой, конечно, совершенно не жалели себя, добиваясь ореола непобедимости, который традиционно завораживающе действует на впечатлительную и весьма суеверную натуру военного человека, что отлично показано Артамоновым на примере выбора дня штурма Геок-Тепе.
Расчет Скобелева на человеческую личность и ее духовные качества не исключал тщательно учета всех формальных сторон военного искусства – если почитать книгу Н.И. Гродекова о войне в Туркмении, поражаешься отличной работе штабной мысли, умению предусмотреть и рассчитать боевые потребности войск, принимать решения, исходя из меняющейся обстановки и многому другому, что и составляет искусство военачальника. Тут не какая-то «пуля дура, штык молодец» и «русские прусских всегда бивали» – любимые тезисы ура-патриотов и дилетантов в военном деле, стремящихся прикрыться непревзойденными качествами русского солдата, компенсировать свое недомыслие духовностью и патриотизмом, за которыми только страдания, потери, поражения и смерть. Недаром эпитафией Скобелеву послужила констатация «Суворову равный», ибо он был столь же велик, сколь и единствен у нас в веке девятнадцатом, как Суворов за век до него. Поэтому Суворов и Скобелев, при всем их действительно бешеном честолюбии и карьеризме ставя на человека, а не на «машину», неизменно добивались успеха, в отличие от своих лихих адептов и не слишком умных эпигонов, копировавших форму, но оставляя без изменения содержание. Беда, что заменить таких личностей хоть бы и из миллиона винтиков, бывает некем.
Содержание же милого сердцу русских монархов XIX в. обряда плац-парадной службы мирного времени хорошо передает приведенная на страницах «Автобиографии» атмосфера лагерных смотров, разводов и парадов, по которым принято было судить о духе и выучке армии, за которые давали чины и должности, как сегодня – медали. Не удержался Леонид Константинович, да и подчеркнул жирной линией слова великого князя Михаила Николаевича, генерал-фельдцейхмейстера русской армии, наместника на самой боевой окраине империи, сказанные им после смотра возвратившейся с войны батарее: «что, «невзирая на более чем 2-х летний поход, батарея осталась отличной строевой частью». Как это напоминает слова некоего кадрового гвардии сержанта из книги А. Моруа: «Ах, как хочется, чтобы эта война закончилась поскорее! Тогда можно будет снова проводить настоящие маневры»[172]. Сказано это было о Первой мировой, вплоть да начала которой наша армия, судя по воспоминаниям Артамонова, жила именно под таким девизом. Настоящие маневры усердно проводились для императора и высшего общества, перед Царским валиком, и общество наслаждалось, видя лихие, многократно отрепетированные эволюции войск. Невольно задаешься вопросом: что изменилось с тех пор? И сколько крови каждый раз будет лить солдат, подготовленный по такой мирной, как выражался суворовский генерал В.В. Вяземский, методе?
Стоило М.Д. Скобелеву подбодрить своих людей даже таким печальной необходимости образом, как торжественные похороны умерших от тягот службы, и люди ожили – им дали понять, что они не винтики «машины», что они люди, а не расходный материал для чьей-то карьеры, люди, по которым их начальник скорбит, как скорбели бы о них далекие родители, жены и дети.