Словом, кажется, не оставалось такой стороны нашей жизни, куда бы не проник через золотые очки взор этого необыкновенного человека, заставляя нас и благоговеть пред ним, и бояться такой зоркости и проницательности. Но общественною на Руси деятельностью, да еще действительно исключительного характера, в свою очередь стали интересоваться и жандармские власти, которых многое в поступках нашего директора заставило призадуматься.
Ведь это был период 70-х годов, т. е. эпоха развития многочисленных кружков молодежи, страстно увлекавшихся всякого рода политическими идеями и запрещенной литературой. Скоро и к нам проникли маленького вида брошюрки: «Сказка о 4-х братьях», «Царь и мужик», «Пауки и мухи» и много других. Приносились они товарищами из отпуска и ходили по рукам.
Откровенно сказать, никакого особого впечатления эта литература на нас, мальчишек, не производила. Но так как это было нечто «запретное», о чем принесший товарищ говорил на ухо, требуя страшной клятвы начальству не показывать, а если кто попадется и не успеет уничтожить, то ни в коем случае «не выдавать товарища», то, конечно, все мы, мальчишки, книжонками этими интересовались и быстро прочитывали. Вот о таком чтении, очевидно, и пытались подробнее разузнать киевские жандармы. Недруги директора тоже, вероятно, не дремали и со своей стороны любопытство жандармское разжигали. Однако; хотя сыновья жандармских офицеров и были в числе учащихся в корпусе, ни один из них своему отцу ничего не открыл.
Литература эта продолжила свободно проникать в стены корпуса, а затем как-то исчезла. Нас, читавших, удивляло только одно в этой литературе: или это были очень доступно написанные сказки и жалобы на угнетение крестьян и рабочих начальством, или очень мудреным языком излагались какие-то проекты и планы переустройством жизни и государства. И то, и другое нами очень плохо воспринималось, так как мы цели всего этого не понимали, а объяснять нам еще было некому, да, вероятно, никто не решался.
Год протек поэтому благополучно. Прошли все учебные четверти, все большие праздники и даже маевка без всяких особых инцидентов, и мы дождались экзаменов. Весной через Киев проезжал брат Саша и навестил меня в корпусе. Он интересовался всем подряд новостями нашей жизни, обучения и воспитания. Я не скрыл от него, что мы читаем и «запрещенные книжки». Он выслушал меня с большим вниманием и с улыбкой сказал: «Так и к вам они попали? Это интересно!» Но никаких объяснений мне он не дал.
Сообщил между прочим, что наш отец, чувствуя себя очень утомленным, вышел в отставку; на скопленные за всю жизнь 12 000 рублей он купил небольшой хутор (150 десятин) в Киевской губернии Липовецкого уезда около местечка Жорнищ, куда летом этого года и переезжает вся наша коренная семья из г. Гайсина. М[естечко] Жорнище всего лишь 10–12 верстах от м. Немирова, где учатся оба младших брата, и там, до окончательного устройства на хуторе, задержится Мама с Катей и Наташей. Родители меня обещали непременно взять к себе в деревню на каникулы, если хорошо выдержу экзамен.
Всем этим известиям я был очень рад, и мы сердечно простились с Сашей, который уехал в Петербург в свой университет; он тоже предполагал приехать в деревню к родителям на летний отдых. Экзамены у нас[и] у меня прошли благополучно, да и вообще во всем классе в среднем успех значительно поднялся; кажется, было только двое порезавшихся и оставленных в классе.
Директор опять нас удивил: из лучших учеников средних и старшего возраста он приказал составить экскурсионные группы с надежными и опытными руководителями и за свой счет решил отправить их летом в Крым.
Это, конечно,[было] очень интересно, но желание попасть в свое родное гнездо и повидать близких пересилило: я, получив деньги из дома на приезд, помчался к родителям.
Теперь, по их письменному указанию, нужно было ехать от г. Киева только до станции железной дороги у г. Винницы. Отсюда по почтовому тракту на перекладной в местечко Немиров, а из него уже (на собственных лошадях) к отцу в купленный им хутор. Мать, сестра и младшие братья пока переехали в м. Немирове в нанятую квартиру. На станции ж[елезной] дороги Винница станционный жандармский унтер-офицер, уже глубокий старик с массой медалей, увидев кадета на перроне несколько растерянного, тотчас заинтересовался мною и спросил, куда мне надо ехать. Я охотно показал ему свой отпускной билет и рассказал о своих родителях. Лицо старика, официально надутое, сразу озарилось самой приветливой улыбкой, и он дружески сказал: «Ну, как не знать вашего досточтимого батюшки!? Еще по службе в Гусятинской пограничной конторе его хорошо помню!» Старик принял самое горячее участие в устройстве моего отъезда на почтовых, а вообще и в течении последующих лет был всегда чрезвычайно расположен ко всем членам нашей семьи, выказывая нам заботу и внимание.