В-третьих, поражает необыкновенное трудолюбие и работоспособность Л.К. Артамонова. По своему происхождению, точнее, по более чем скромному достатку и связям, своей, как он пишет, «коренной» семьи, он не мог рассчитывать ни на кого, кроме себя. Пример не только его семьи, но и описанной им семьи безымянного украинского станционного смотрителя опровергает широко распространенную в годы советской власти ложь о том, что к высшему образованию в императорской России были допущены представители только привилегированных классов. На самом деле, упорный труд, настойчивость, желание дать детям образование зачастую обеспечивали доступ в средние и высшие учебные заведения. Конечно, путь этот был не прост, но зато на дорогу, ведущую к высшему образованию, выходили самые талантливые, мотивированные и трудолюбивые, знающие чего они хотят от жизни и умеющие воспользоваться открывающимися перед ними возможностями. И никто не сетовал на трудности учебы или предъявляемые требования. Не все устраивало в организации образования, это верно, но все были благодарны профессуре и начальникам за полученные знания. Падение качества современного образования, дерзну предположить, да об этом неоднократно уже и писали, во многом обусловлено потребительским отношением к нему со стороны учащейся молодежи, воспринимающей возможность учиться на коммерческой основе как образовательную услугу, которую они изволят получать за свои или родительские деньги.
Ну а уж умению пробиваться в жизни своим трудом мы смело можем поучиться у Л.К. Артамонова, неизменно бравшегося за все самые трудные предприятия, от которых старались отказаться его более «благоразумные» сверстники и сослуживцы: от добровольного участия в Ахал-текинской экспедиции до служебных командировок и секретных разведывательных миссий по территориям сопредельных с империей государств.
Великая добродетель, как говаривали святые отцы, никогда и никого не осуждать. Артамонов беспощадно судил судом своей совести прежде всего самого себя: «Каюсь в своем честолюбии, излишнем самоуверенности и желании сделать часто самому то, что можно было бы поручить другим; – записывал он 21 марта 1916 г. – каюсь в моем иногда небрежению к чужому мнению, некоторой нетерпимости, а потом излишней речистости и неразумной откровенности с хитрыми и лицемерными людьми. Каюсь также в неумении настоять на том, чтобы мне были даны необходимые средства для выполнения поставленной задачи; очень часто, не имея нужных людей и средств, я все-таки брался за дело и вел его, но с тяжким надрывом и для себя, и для моих немногочисленных сотрудников. Ложное самолюбие не позволяло сознаться, что дело непосильное: хотелось показать во что бы то ни стало, что я, мол, его сделаю. Вот главнейшие причины моих недостатков»[9]. Все причины своих неудач и недостатков он искал в самом себе.
Мне недавно подумалось, что ведь ни в одном из Евангелий мы не найдем ни одного осуждающего или бранного слова даже в адрес Иуды-предателя, кроме разве что «сына погибельного». Точно так же нигде в воспоминаниях Артамонова мы не найдем ни одного укора, ни одного едкого или язвительного слова в адрес своих недоброжелателей, завистников, даже врагов, которых у него, щедро награждаемого начальством чинами и орденами за его экстраординарные труды, было немало. Он скорее винит себя, что «возмечтал о себе», «вознесся», «возомнил о себе очень высоко» после служебных успехов, невольно спровоцировав недоброжелательное к себе отношение со стороны сослуживцев. Самым распространенным эпитетом по отношению к собственным трудам у него является «скромный»: «мой скромный доклад», «мое скромное мнение», «моя скромная личность» – встречается тут и там. И эта личная скромность – очень симпатичная черта в характере Л.К. Артамонова, заставляющего по-другому посмотреть на себя самих, сегодняшних, так склонных навешивать оскорбительные ярлыки, нетерпимых к иному мнению, бестрепетно бросающихся самыми ужасными подозрениями и обвинениями.
Нетрудно заметить, что перечисленные во-первых, во вторых, в третьих передают мою позицию как педагога по отношению к воспоминаниям Л.К. Артамонова. С исторической точки зрения его автобиография интересна тем, что в ней находят отражение трактовка известных исторических событий и личностей, в первую очередь Ахал-текинского похода 1880–1881 гг. и «Белого генерала» Михаила Дмитриевича Скобелева, имя которого Леонид Константинович нередко упоминает с добавлением «незабвенный», считая его своим учителем в военной службе.