Alfa Romeo сотрудничество заинтересовало. Компания переживала трудные времена, так как из-за Депрессии продажи дорогих спортивных автомобилей падали, а кроме того, на менеджмент все сильнее начинали давить фашисты, настаивавшие на переориентации компании на проектирование военной техники. Следовательно, если новообразованная Scuderia будет выступать в роли квазиофициального представителя марки на некоторых избранных гоночных соревнованиях, пока официальная команда завода будет сконцентрирована на международных этапах Гран-при, имидж Alfa Romeo в мире автоспорта удастся поддерживать с меньшими усилиями и затратами. Энцо Феррари был доверенным агентом компании. После почти десяти лет его верного служения интересам фирмы она вполне могла рассчитывать, что он справится с задачей выставить хорошо подготовленные машины и найти для них компетентных гонщиков. Однако новой Scuderia по-прежнему не хватало последнего, важнейшего ингредиента.
Была нужна звезда. Явные любители вроде братьев Каньято и Тадини едва ли могли привлечь крупные суммы «стартовых денег», а самому Феррари — несмотря на ветеранский статус в автогонках — все же не хватало регалий и побед, чтобы поднять доходы конюшни сильно выше минимально необходимого уровня. Тогда на сцену вышел Джузеппе Кампари. Смуглый (его прозвище было Черный), полный болтливый оперный тенор-любитель, взошедший к самым звездным вершинам итальянского автоспорта, открыто выражал свое разочарование соревновательной программой Alfa Romeo, у которой, казалось, начисто отсутствовала какая-то внятная стратегия — она работала бесцельно, урывками. Феррари знал о недовольстве большого человека и предложил ему сделку: водить машины «Scuderia». («Alfa», само собой.)
В обстановке современного автоспорта, где пилоты болидов Гран-при, как правило, испорченные и начисто лишенные юмора технократы, Джузеппе Кампари выделялся бы на общем фоне, как цирковой клоун в церкви. Он был крупным мужчиной, имел, наверное, килограммов двадцать лишнего веса, которые наверняка набрал в порыве очередного приступа обжорства, и пользовался огромной популярностью среди коллег по цеху и публики. Его любовь к опере была настолько серьезной, что в 1920-е его даже приглашал оперный театр Бергамо сыграть Альфредо в «Травиате». Несмотря на все его рвение, голосовые связки Кампари попросту не справлялись с нагрузками; высокие ноты в его исполнении звучали чисто и крепко, тогда как низкие слабо и надрывно. Пока Кампари настойчиво продолжал петь, разгневанный зритель, сидевший в зале, поднялся и громко озвучил ему предложение незамедлительно вернуться на гоночный трек. Кампари услышал жалобу недовольного человека, прервался посреди песни и обернулся к толпе. «Когда я гоняюсь, мне говорят, что я должен петь. Когда я пою, мне советуют возвращаться к гонкам. Так что же мне делать?»
Феррари и сам любил с восторгом рассказывать байки о Кампари, и вспоминал, что во время практики перед второй гонкой Mille Miglia в 1928 году они на пару стремительно преодолевали перевал Ратикоза в Апеннинах, как вдруг Феррари почувствовал, что в лицо ему брызжет какая-то теплая жидкость. Он повернулся к Кампари, объявил, что шланг системы охлаждения лопнул, и предложил немедленно остановиться. Кампари проигнорировал его слова и продолжил гнать вперед. Потом Феррари заметил, что загадочная жидкость вытекает из штанины комбинезона Кампари. Пока они, словно ямщики на повозке, входили в пыльный поворот, Феррари указал Кампари на проблему.
Тот признал ее наличие и, перекрикивая шум мотора и свист ветра, озвучил свое объяснение. «Эй, ты же не ждешь, что я остановлюсь на пробном заезде, правда же? Когда разминаешься, приходится ссать в штаны, иначе никак!»
Сделка по приобретению услуг Кампари для Scuderia была заключена на шумном обеде, устроенном великим гонщиком в собственном доме в Сан-Сиро, аристократическом квартале Милана. Феррари с радостью вспоминал тот вечер, отмечая, что Кампари, великолепный повар, готовил местное блюдо с пастой под названием riccioline al sugo, облачившись в полосатую пижаму, сильно напоминавшую те, какие носили итальянские зэки. Завершался вечер громогласным пением Кампари и его жены, дуэтом исполнивших первый акт — да, снова — «Травиаты». Но важнее всего было то, что новоиспеченная Scuderia Ferrari заполучила гонщика с именем, которое могло привлечь впечатляющие суммы «стартовых денег» от самых разных организаторов гонок со стартом сезона 1930 года.