От виллы, на которой гостила команда «Альфа-Ромео», до трассы было всего четыре километра. 18 июля, в пятницу, среди ночи, Энцо Феррари и три его партнера проехали в темноте это короткое расстояние до трассы. Первые тренировки начались в 4:30 утра, когда только-только рассвело. Были запланированы четыре часа тестов. Затем, в 8:30 утра, первая сессия должна была закончиться: дорога открывалась для движения общего пользования.
Поскольку «P2» Феррари еще не прибыла из Италии, а Аскари, Кампари и Вагнер тренировались на своих болидах, Энцо сел за руль резервной машины, на которую был нанесен краской тот же номер «19», под которым она была зарегистрирована на гонку. Когда наступила его очередь, он пустил красный болид по трассе. Рядом с ним сел Луиджи Бацци. Из тактических соображений секретности «Альфа-Ромео» на прошлой неделе в Пескаре умолчала о проблемах с коробкой передач на «P2» Кампари, но Бацци ничего на волю случая оставлять не хотел, ему нужно было понимание причин произошедшего. На кону было господство в европейской части мира моторов.
Джованни Канестрини, фактически прикомандированный к команде «Альфа-Ромео», после первой тренировочной сессии отправил в редакцию отчет: «Все машины ограничились пробными кругами. Никто не хотел раскрывать свои карты. Тем не менее, результаты были поразительными». Самым быстрым из пилотов «Альфа-Ромео» был Кампари, сразу за ним шел Аскари. Энцо использовал первый день в основном для того, чтобы оценить самый мощный автомобиль, на котором ему когда-либо приходилось ездить, и познакомиться с трассой.
Но было и кое-что, чего никто не заметил. С виду все было в порядке, однако Энцо Феррари уже несколько дней переживал мучительную душевную драму. Он давно включил поездку в Лион в свой календарь, но ожидал, что будет во Франции в роли связующего звена команды, а не в роли пилота. До недавнего времени он сделал бы все возможное, чтобы защищать цвета «Альфа-Ромео» и Италии своим участием в международном Гран-при за рулем машины. Но в последнее время что-то изменилось.
Он не был уверен, что точно понимает происходящее. Возможно, смерть Сивоччи вызвала первые сомнения – сомнения, которые теперь, похоже, стали убеждениями. Он быстро понял, что на гоночной трассе постоянно дежурит смерть. Но ее призрак всегда казался далеким, пока она не постучалась в дверь Уго.
Феррари пытался смотреть на все это разумно. Но чем больше он раскладывал все по полочкам, тем больше все запутывалось. «P2» была очень мощной. Ее доводка еще не была доведена до конца. Были десятки деталей, которые могли сломаться, дюжины ситуаций, в которых что-то могло пойти не так. Сегодня он впервые попробовал машину, а во вторник ему уже предстояло выйти под софиты. Второй день тренировок был своего рода генеральной репетицией Гран-при Европы, и ему не удастся отойти в тень.
Он всегда был готов рисковать, это никогда его не пугало. Его пугали риски, которые ему пришлось бы принимать на себя за рулем такой мощной машины, как «P2», хотя он и не признавался себе в этом до того утра, когда, выходя из машины, рассказал своему другу-журналисту о своем «разочаровании и унынии», о том, что он не считает себя достойным той ситуации, в которой оказался.
Настал момент истины.
На следующий день поезд вез его обратно в Италию: сначала в Милан, а затем в Модену. Он не сказал Римини, что отказывается от гонки. Попросил разрешения отправиться в Италию раньше запланированного: его машина еще не была готова, и с самого начала, еще до поездки в Лион, предполагалось, что он вернется, чтобы забрать ее в Портелло, а затем самостоятельно приедет на ней во Францию. Возвращение было запланировано на 23 или 24 июля, после второго дня тестов, запланированного на 22-е. И он попросил Римини разрешить ему вернуться раньше, пропустить второй день тренировок.
Со стороны Феррари это было явным проявлением слабости, но еще не окончательным отказом. Вероятно, он разрывался надвое: одна его часть была убеждена, что он вернется во Францию для участия в Гран-при. Он пропустил бы день тренировок 22 июля, но на гонку у него было время, поскольку она была запланирована на воскресенье, 3 августа. Другая его часть, возможно, уже знала правду, хотя и не готова была это признать.