Представив себе мать одетой в шкуру медведя, они с Герукой расхохотались, но их веселье оборвал шлепок, который отвесил сыну Атта.
– Иди, – повторил он.
На этот раз юноша встал и поспешно вышел из хижины.
Проклятье! Он уже не ребенок, чтобы его при всех шлепали. Он мужчина, и ему начинало надоедать то, что отец продолжает обращаться с ним как с маленьким. При первой же возможности он уйдет из Турбы и отправится в Элузу, большой город на севере. Он найдет себе работу, а еще лучше – станет наемником. Он слышал о том, что вожди тех земель нуждаются в воинах, чтобы защититься от нападений каких-то варваров под названием фрей, которые то и дело вторгаются на их территории. Наверняка его примут без всяких проблем – ни один вождь не откажется от такого новобранца. Не зря он научился мастерски владеть копьем, хотя, конечно, ему хотелось бы иметь новый меч. Пока мечи были только у отца и Исея. Они научили его обращению с этим оружием, но владеть собственным мечом пока не позволяли.
– Вначале мы должны убедиться, что у тебя есть голова на плечах, – заявил брат в ответ на вопрос, почему ему нельзя иметь свой меч.
Но как он мог доказать им, что голова у него есть, если ему до сих пор не предоставили ни единой возможности?
Однажды он чистил конюшню и нашел в углу под грудой камней старый меч. Казалось, хозяин преднамеренно его там спрятал. Меч заржавел, но все равно представлял собой великолепный образчик оружия. Он был длиннее, чем даже меч Атты, с рукоятью из рога взрослого оленя, покрытой резьбой, понять символику которой ему не удалось. Управляться с длинным и тяжелым оружием Ихабару было трудно, приходилось держать его обеими руками. Тем не менее всякий раз, улучив свободную минуту, он извлекал меч из тайника и сражался с невидимым врагом, а Кокска, его конь, и рыжая корова наблюдали за ним, как будто насмехаясь над этими усилиями.
Но куда, черт возьми, подевалась эта проклятая корова? Он уже давно ее искал, бродя по лужам и насквозь промочив сапоги. Промокла и его одежда, а волосы прилипли ко лбу. Он напрягал слух, надеясь услышать колокольчик на шее коровы, но вокруг царила мертвая тишина. Наконец, когда он уже собирался отказаться от дальнейших поисков, предпочитая гнев отца риску свалиться в какую-нибудь яму или повстречаться с медведем, откуда-то издалека донесся еле слышный звон. Он еще не был воином, зато успел стать первоклассным следопытом. Юноша самодовольно напомнил себе, что значительно превосходит в этом искусстве не только брата, но и всех остальных мужчин Турбы.
Он вернулся в середине утра, когда лучи солнца уже начинали рассеивать туман. Сидя верхом на спине рыжей коровы, он подгонял ее ударами палки по крупу. До хижины Атты, самой большой из всех, как и полагалось вождю клана, уже было рукой подать, когда воздух разорвал душераздирающий крик, похожий на истошный визг забиваемой свиньи. Спрыгнув с коровы, он бросился бежать к хижине в уверенности, что кто-то напал на его семью. Распахнув дверь, он замер на пороге, убедившись, что в хижине все спокойно и никаких врагов в ней нет. Мать обрабатывала раны незнакомого окровавленного мужчины, а отец, брат и шестеро членов Совета с обеспокоенным видом наблюдали за операцией. Маленькая Герука спряталась, и ее кудрявая головка едва виднелась из-за за тюков с сеном, служивших постелью, а в ее синих глазах светился страх, к которому примешивалось любопытство.
– Кто это? – спросил Ихабар, указывая на раненого.
– Воин ауско, – последовал лаконичный ответ Атты.
– Что с ним случилось?
– Мы еще не знаем. Он все нам расскажет, как только твоя мать закончит за ним ухаживать.
Раны чужака были серьезными – его щека была рассечена, и глубокий разрез уходил в бороду. Кроме того пострадало левое предплечье. Осмотрев оба ранения, Эрхе решила, что хотя изуродованное лицо выглядит ужаснее, рана руки опаснее, поскольку отек и покраснение указывали на проникшую в кровь инфекцию. Поэтому она первым делом облила ее лучшей водкой, после чего соскоблила уже образовавшийся струп и нагрела в очаге железный прут. Атта и его старший сын крепко схватили мужчину за плечи, а Эрхе прижала раскаленное железо к ране. От невыносимой боли воин взвыл и тут же потерял сознание. Когда Ихабар вбежал в хижину, его мать уже успела промыть рану на лице незнакомца и принялась зашивать ее иглой, в которую продела нить из кишок барана.
– Шрам останется, но будет едва заметен, – заявила она, довольная своей работой.
– Где ты оставил рыжую корову? – спросил Атта у сына.