Видно, первого прибывшего разнообразные заинтересованные лица откомандировали на устройство обеда. Хогг нахмурился: лицо казалось знакомым. Ирландское грозовое лицо, как бы борющееся со своим лондонским лоском. Пиджак без лацканов, зауженные брюки здорового цвета каши.
— Вы увидите, что все в полном порядке, — заверил мистер Паркин, гораздо более значительный, чем мистер Холден; британец, не американец, в полосатых брюках, коротком черном пиджаке, вроде члена парламента, встречающегося с избирателями в вестибюле. Явно, по мнению Хогга, избранный, а не продвинувшийся. Благородная седина, речь британского дворецкого, вполне способны означать, рассуждал Хогг, что это бывший жулик, который переквалифицировался из страха перед очередной отсидкой. Мистер Паркин отвечал за банкеты и завтраки для избранных и прочих. Высокое положение не позволяло ему знать фамилию Хогга. — Бармен, — велел он, — налейте мистеру Макнамаре.
Значит, вот это кто. Шем Макнамара, сам когда-то поэт, ныне переквалифицировавшийся вместе с мистером Паркином.
— Уиски зо лдом, — заказал Шем Макнамара на американский манер. Хогга он не узнал. Открыв мясистые губы, чтоб выпить, дыхнул каким-то зубным полосканием. Хогг вспомнил давний обед, устроенный для него самого, когда он в качестве Эндерби получал за стихи Золотую медаль Гудбая. Тогда Шем Макнамара был очень беден, всегда готов поесть на дармовщину, тихонько посмеиваясь над успехом собрата-поэта. Вместо дорогого полоскания он тогда ошеломляюще (ибо ни на одном банкете из-за известного лукового аромата не подается лук) дышал на Хогга-Эндерби луком.
— Лук, — молвил Хогг. На него изумленно нахмурились. — Луковый коктейль, — предложил он. Хорошо, только что выдумал. Шем Макнамара сильнее нахмурился. Что такое там в голосе, сказавшем «лук»? Он никакого лука не ест.
Начали прибывать гости. Безобразных, очень худых и долговязых девушек с костлявыми коленками напоказ Хогг счел фотомоделями или чем-то еще. Нагрузил для них подносы специальным коктейлем, наказав официантам называть его «Крусифайер»[42]. Кажется, он не причинял никакого вреда девушкам; они и есть богохульные сучки. Некоторые из молодых людей, литераторов с виду, заказывали очень сложные напитки, которые заново надо было готовить. Хогг чертыхался под своим париком, пока один молодой человек стоял у него над душой у стойки, тогда как некий экзотический нонсенс, именуемый Папой Доком, тягостно смешивал ром, лимонный сок, вермут, табаско (две капли), размешивая петушиным пером.
— Перо, — буркнул Хогг, — куриное. Большая разница? — Замаячил мрачный мистер Холден. Вошли какие-то очень важные нью-йоркские евреи, каждый огладил кое-каких моделей, как бы придав им тем самым определенный объем. Сильное впечатление производил чрезвычайно нахальный негр в национальном костюме, для которого Хогг приготовил большую порцию «Крусифайера», хотя негр спросил простого молока, за которым пришлось послать вниз, а потом просто понес с собой принесенное молоко, даже не пригубив, словно показывая, что он не совсем против белого. Фотографы стреляли вспышками из противоположных углов, как на маленькой войне, а средь гостей, услыхал Хогг от Джона, присутствовали крупнейшие мастера фотоискусства, впрочем не практиковавшие в данный момент.
«Крусифайер», к досаде Хогга, пользовался популярностью. Атрофия вкусовых ощущений, анестезия слизистой оболочки желудка или еще что-нибудь. Он изготовил более тошнотворный вариант — виски с британским вином типа портвейна, разбавленные теплой водой из-под крана, — который также получил неплохую оценку. Название, вот в чем дело: маленькая и неподкупная поэтическая победа. Вдруг, когда Хогг дулся на собственное отражение в виде кислой лепешки, потея под крашеным шерстяным париком в американские мартини, наливаемые из бутылки с джином, раздалось почтительное шиканье. Прибыл премьер-министр. Это был самоуверенный человечек в мешковатом костюме, который свидетельствовал, что он прямо с работы, легко сходится с каждым и полон приятных сюрпризов. Хогг упрашивал Джона-испанца непременно подать ему «Крусифайер», но премьер-министр заказал апельсиновый сок. Хогг радостно налил дешевой кислятины. Потом взялся за партию коктейлей с шампанским для компании изысканной молодежи, усмехавшейся над его париком, сам жаждя кружки мачехиного очень крепкого чаю. Кругом шла веселая громкая болтовня, слышались смешки (словно дело шло прямо к соблазну без перерыва на обед); из-под этого шума поперла чудовищная псевдомузыка, сравнялась с уровнем звучания, превысила и поглотила. Это была фанфара. Радостные крики. Явились, наконец, почетные гости, встреченные на пороге объятиями и обожанием. Хогг бросил коктейли, чтобы как следует на них взглянуть.