Un camarero quien se llama Hagg[81]. Теперь Эндерби себя чувствовал чуточку лучше: яичница улеглась, реальность ситуации подтвердилась — это не дурной сон. Поэтому он вышел, вежливо кивая разнообразным ореховым любителям кофе с утра пораньше, и стал высматривать на calle галантерейные магазины общего типа. Соборный колокол пробил ему один раз, как бы объявляя о начале боя. Тогда он пошел и купил себе быстросохнущую зеленую camisa[82], дешевые серые pantalones и очень легкий americana — желтовато-коричневый пиджак. И галстук — corbata — цвета кислого лайма, вызывавшего слюнотечение. Переоделся в клетушке в конце магазина, темной, черствой, как хлебные крошки. Еще купил черный баскский берет (ах, при этом унесся назад, назад, в старые добрые времена на морском побережье, когда каждое потерянное утро кормил неблагодарных чаек, в счастливые дни до вторженья чудовищного угнетающего, подавляющего внешнего мира). И маленький саквояж для вещей Хогга. Хагг, надо же. Он не смог удержаться от смеха. Еще бритву и лезвия. И какую-то супер конструкцию: простые защитные линзы от солнца, цепляющиеся к очкам. Потом сел в уличном кафе, выпил испанского джина с тоником, пока чистильщик начищал ему туфли. Сосчитал оставшиеся деньги в стерлингах и песетах. Собственно, не так много, хотя чистильщик думал иначе: вовсю работая руками, он внимательно, словно кондуктор, следил за считавшимися деньгами. И тут Эндерби увидел ее, мисс Боланд, шедшую по calle с полной охапкой маленьких игрушек и кукол, купленных у уличных торговцев.
Разумеется, она точно так же, как он, если даже не больше, вправе тут находиться. Точно так же, как разные другие туристы, вышедшие на центральную улицу (отель прямо за углом), видимо только покончив с завтраком. Даже мистер Гаткелч на противоположном тротуаре, полный резинового остроумия, хотя и заглушенного уличным движением. Эндерби поднялся, оставив одну ногу на подставке чистильщика, робко махнул обеими руками. Она его узнала, несмотря на новый красивый наряд, и помрачнела. Выглядела на пятнадцать лет старше, чем прошлой ночью, сильно похудевшая, как бы совсем зачахшая. В летнем платье, пригодном для теплой южной осени, но весьма неуклюжем, — синий цветастый мешок с обозначившим талию поясом. Окинув Эндерби полным отвращения взглядом, собралась пройти мимо, но он закричал:
— Это вдохновение, вдохновение, вот что это такое. Разве не понимаете? Со мной такого не было много лет. Я же к вам приходил, дверь была заперта, и…
— Не кричите, — зашипела она. — Не кричите на меня. И если на то пошло, не говорите со мной. Непонятно? Я больше не желаю вас видеть. Никогда. И хочу прояснить это здесь и сейчас. Я вас не знаю и знать не хочу. — И приготовилась идти дальше.
Эндерби бросил на столик песеты, чтобы официант с чистильщиком их меж собой поделили, схватил ее за руку. И сказал:
— Хорошо понимаю ваши чувства. — Обнаружил, что оставил на столике свой саквояж, и вернулся за ним. — Ваши чувства, — задыхался он, — только просто подумайте, — пыхтел он, поспевая за ее широким шагом. — Вы вернули мне дар. Вы. Возбуждение. Я не посмел упустить этот стих. Он так много значит. Он ваш. Это ваш стих. — Он восхищался собой. — Я знал, что вы поймете. — Она нетерпеливо передернулась всем телом, как бы стряхивая его, Эндерби, и обронила на тротуар маленького заводного гуся с суставчатой шеей. Эндерби схватил игрушку, и клюв отвалился. Он еще сильней запыхтел. И сказал: — Все ко мне в сумку кладите. Смотрите, я утром сумку купил. Встал рано, пошел за покупками, в том числе купил сумку. Если хотите, свои вещи вытащу, а вы свои положите.
Она заплакала, идя по calle. Смуглый мужчина заметил ее слезы и с неодобрением взглянул на Эндерби.
— Ох, вы ужасны, — сказала она.
— Я вам другого гуся куплю, — обещал Эндерби. — Хоть и не виноват, что он сломался, — справедливо добавил он. — Слушайте, давайте мне кукол и прочее, все поместится в сумке.
Она хотела вытереть глаза, но не смогла с полными руками игрушек. Для кого это? Может быть, ее вдруг обуяла материнская страсть, с опасением гадал Эндерби. Может, она забегает вперед. Любой мужчина сойдет. Он читал о подобных вещах. Покупает игрушки пока еще не родившимся детям. И с жаром заявил: