Он встал у огня с открытым паспортом в руках, бубня про себя литургию по автобиографическим надкрыльям. Столько оставшихся пустых страниц мог бы еще заполнить Эндерби-путешественник; теперь они останутся незаполненными. Может быть, думал он, осторожно его обходившие люди в хламидах, в паранджах, видят в нем некоего зороастрийского миссионера, бормочущего дневные молитвы огню. А когда приготовился бросить обреченный документ, какое-то восточное чудо предотвратило это. Костлявая коричневая рука перехватила мясистую белую, дернула и спасла. Смиренно изумившийся Эндерби перевел взгляд с кисти на плечо. Потом выше, к лицу. Мужчина, белый, хоть и смуглый. Хитрый, морщинистый, с голубыми, однако взыскующими глазами. Волосы прямые, как бы обесцвеченные.
— Я, — осторожно сказал Эндерби, — просто его выкидываю. Никакой больше пользы, если вы меня понимаете.
— Крякнулся? С горки сверзился? Чересчур налимонился? Иисусова бабушка, никогда такого не видал. — Мужчина не старый. Произношение и диалект трудно идентифицировать. Акцент типа британского колониального. Одной рукой он еще держал Эндерби за запястье, другой цапнул паспорт. Потом выпустил Эндерби и засопел над паспортом, как над маленькой эротической книжечкой. — Пресвятой дедушка Иисуса Христа, аминь, — сказал он. — Да ведь это ж тут ты, все тип-топ, ни скребка. Малина малиновая, а ты ее врастопырь. Не тебе, так другим сгонобешится. Клевая ксива. Пощекочите его дядюшку, о незаконнорожденные дщери Иерусалима.
Эндерби почти улыбнулся, потом со щекоткой в венах решил пуститься на хитрость.
— Я пробовал продать, — сказал он. — Покупателей не нашел. Мне только до Танжера надо добраться. Понимаете, денег нет. Или есть, но немного.
— Подшандыбивай лучше, — предложил мужчина. — В закромах у Арифа кой-чего натетешится. — И повел Эндерби к тому самому ларьку с безалкогольными напитками, в который ткнул пальцем шофер.
— Забавно, — заметил Эндерби. — Привезший меня человек велел тут обождать, или что-то еще. Я все думал зачем.
— Кто? Таксятник? Ахмед?
— Не знаю, как его зовут, — признал Эндерби. — Я просто объяснил, что мне надо уехать.
— Ноги, значит, конопатишь? Откуда он знал, что сегодня? Какой-то говнюк хлебало раззявил. — Ведя Эндерби, он бормотал про себя какие-то никем и никогда не слыханные проклятия. Ларек с напитками представлял собой деревянную квадратную конструкцию, обтянутую полосатыми тряпками. Был там прилавок с мутными стаканами и бутылками с разноцветными яркими жидкостями. Были масляные лампы, в данный момент притушенные, ибо солнце еще не зашло. Несколько мавров, берберов, или кто они там такие, пили какой-то липкий желтый кошмар. За прилавком стоял гибкий смуглый мужчина в жилетке, с руками обвитыми змеями вен. На всей его голове, имевшей форму пули, дыбом, точно в шоке, стояли кудрявые волосы.
— Ну-ка, — сказал британский колонист, — набурбонь-ка нам парочку волдырей фу-ты ну-ты.
— Откуда вы? — полюбопытствовал Эндерби. — Никак произношение не могу угадать. Не хочу вас обидеть, — поспешно добавил он.
— Какие обиды. Звать меня Изи Уокер. Зови Изи. Как тебя звать, я знаю, да зявкать не стану. Как знать, кто лопухи тут разгондобобил. Ну, ты навскидку слыхал про Вест-Ротгар в Новом Сандерленде. Миль полста от столицы, трехнутая дыра крысиная. Ворота широко открытые, решил дунуть. То да сё. — Как бы изображая то да сё, он скривил влево губы, напряг слева шейную жилу и удерживал, трепеща, эту мину. Потом почесал левое ухо паспортом Эндерби и заметил: — Ты, по-моему, какой-то нефиндебо-берный. — Эндерби вытаращил глаза. В нетерпении Изи Уокер ворчливо прорычал полный комплект. — Насчет Великой Непотребной Мамы, — объяснил он. — Как мы ее восславим?
— Прошу прощения?
— Да кто ж тебя на свет намастырил, — заплясал Изи Уокер. — Вон. Ставь торчком, — предложил он с изощренным неколониальным акцентом, — иными словами, кверху задницей. — На прилавке стояли два высоких стакана с какой-то масляной водицей. Изи Уокер обхватил губами ободок, придержал донце пальцем, направил субстанцию внутрь, словно это была солонина, с трудом вылезающая из банки. Облизнулся с любовью и облегчением. Эндерби попробовал, ощутив вкус аниса, смазки, метана, лекарственного корня, который его мачеха называла «хочется-колется». — Такого же, — бросил бармену Изи Уокер. — Ну, — обратился он к Эндерби, — и чего? Почему чешешь, браток?