Андроиды убрали закуску и подали дымящийся суп из мидий.
– Я так понял, ты уже успел познакомиться с кораблем? – справился Силен.
– Да. Это и вправду корабль Консула?
– А чей же еще? – Силен махнул рукой андроиду, и нам принесли горячий, прямо из печи, хлеб. От него исходил чудесный аромат, который смешивался с ароматом мидий и запахом осенней листвы с улицы.
– И с его помощью, значит, я должен спасти девочку?
Честно говоря, я ждал, что поэт спросит, какое решение я принял. Вместо этого он поинтересовался:
– Что ты думаешь об Ордене?
– Об Ордене? – недоуменно переспросил я. Моя рука с ложкой замерла на полпути ко рту. Силен молча ждал. Я опустил ложку и пожал плечами. – По правде сказать, я о нем почти не думаю.
– Даже после того, как тебя приговорили к смерти?
Я не стал делиться своими соображениями насчет того, что приговором обязан не столько Ордену, сколько гиперионскому правосудию.
– Моя жизнь никак не зависела от Ордена.
Поэт кивнул и пригубил вино.
– А от Церкви?
– Не понял, сэр.
– От Церкви твоя жизнь тоже не зависела?
– Пожалуй, да. – Я догадывался, что отвечаю, будто скованный от смущения подросток, однако эти вопросы казались куда менее важными, чем тот, который поэт задал мне при первой встрече и ответа на который, очевидно, ждал.
– Я помню тот день, когда мы впервые услышали об Ордене. Через несколько месяцев после исчезновения Энеи. На орбите Гипериона появились звездолеты Церкви, десантники захватили Китс, Порт-Романтик, Эндимион вместе с университетом и все прочие крупные города и космопорты. Однако они не задержались, улетели куда-то на боевых скиммерах; далеко не сразу мы сообразили, что им нужны крестоформы.
Я кивнул. Пока ничего нового. Захват плато Пиньон, где водились крестоформы, был последней крупной операцией, которую осуществила дряхлеющая Церковь. Войска Ордена появились на Гиперионе почти полтора столетия спустя – оккупировали всю планету, очистили от жителей Эндимион и другие города вблизи плато…
– Корабли, залетавшие в те годы на Гиперион, доставляли новости, от которых шла кругом голова, – продолжал Силен. – Церковь распространяла свое влияние на миры Великой Сети, потом на планеты Окраины…
Андроиды убрали тарелки из-под супа и подали птицу под горчичным соусом и печеную рыбу с икрой.
– Утка? – на всякий случай уточнил я.
Поэт оскалил свои реконструированные зубы.
– По-моему, в самый раз после твоих недавних… э-э… испытаний.
Я вздохнул и тронул вилкой мясо. На глаза неожиданно навернулись слезы. Я вспомнил, как изнывала от нетерпения Иззи… Неужели это было неделю назад? Кажется, прошла целая вечность. Я поглядел на Мартина Силена, попытался представить, как он справляется со своими воспоминаниями. Когда ты помнишь о том, что было столетия назад, разве можно сохранить разум? Поэт перехватил мой взгляд и усмехнулся. В который уже раз я спросил себя, не безумен ли мой сотрапезник.
– Итак, мы узнали про Орден и стали задумываться, каково нам придется под его властью. – Поэт жевал и говорил одновременно. – Теократия! В эпоху Гегемонии никто не мог вообразить чего-либо подобного. В ту пору религия была личным делом каждого – я, к примеру, принадлежал к дюжине конфессий и сам основал пару-тройку новых вероисповеданий. – Он пристально поглядел на меня. – Ну да тебе все это известно. Ты же слышал «Песни».
Я промолчал.
– Большинство моих знакомых составляли дзен-гностики. От дзена в той вере было больше, чем от христианства; впрочем, и то и другое на деле являлось профанацией. Паломничества предпринимались для развлечения. Путешествие по святым местам с путеводителем в руках. Дерьмо собачье! – Силен хмыкнул. – Гегемония никогда по-настоящему не связывалась с религией. От идеи объединить гражданские общественные установления с религиозными принципами попахивало варварством; такое годилось разве что для Кум-Рияда или какого-нибудь другого захудалого мирка на Окраине. А затем явился Орден – метод кнута и пряника, крестоформ надежды…
– Орден не правит, – заметил я. – Он советует.
– Вот именно, – согласился старик, тыкая в мою сторону вилкой. Между тем А.Беттик подлил ему вина. – Орден советует, а не правит. На сотнях миров Церковь наставляет своих прихожан, а Орден помогает советами. Но христианин, который хочет воскреснуть, ни за что не пропустит мимо ушей советы Ордена и обязательно прислушается к наставлениям Церкви, верно?
Я передернул плечами. К тому, что за всем на свете стоит Церковь, люди ныне привыкают сызмальства.
– Но ты не христианин, Рауль Эндимион, и не желаешь воскресать. Правильно?
Я посмотрел на поэта. Внезапно у меня возникло ужасное подозрение: «Он сам признался, что давно следит за мной. Если ему удалось похитить человека из тюрьмы, значит, он в сговоре с властями. Может, это он организовал приговор и казнь, а сейчас устроил мне какую-то хитрую проверку?»
– Весь вопрос в том, – продолжал Силен, игнорируя мой испепеляющий взор, – почему ты не христианин? Почему не желаешь воскресать? Разве жизнь не доставляет тебе удовольствия?
– Доставляет, – процедил я сквозь зубы.
– Однако ты не принял крест. Отказался от дара вечной жизни.
Я положил вилку на стол. Андроид истолковал это движение как признак того, что я закончил есть, и убрал нетронутую утку.
– Я отказался от крестоформа! – Какими словами поведаешь о чувствах, передававшихся из поколения в поколение среди кочевников, которых когда-то изгнали с родных земель? О яростном стремлении к независимости? О скептицизме и привычке проверять теорию практикой, обо всем том, что дало мне образование? Лучше и не пытаться.
Мартин Силен кивнул, словно удовлетворился моим объяснением.
– По-твоему, крестоформ и благодать, которая нисходит на истинного христианина при заступничестве католической церкви, – не одно и то же?
– Для меня крестоформ – обыкновенный паразит! – воскликнул я и подивился ненависти, прозвучавшей в моем голосе.
– А может, ты просто испугался, что потеряешь… гм… свои мужские достоинства?
Андроиды принесли двух шоколадных лебедей, наполненных трюфелями. Я к своему даже не прикоснулся. В «Песнях» рассказывалось о священнике Поле Дюре, который обнаружил на плато Пиньон племя дикарей-бикура и выяснил, что они дожили до наших дней благодаря симбиоту-крестоформу, подаренному якобы легендарным Шрайком. Крестоформ действовал на бикура приблизительно так же, как и на тех, кто пользуется им сегодня, однако Поль Дюре отметил побочные эффекты – необратимое разрушение мозга и отмирание половых органов. Бикура, все до единого, были придурковатыми евнухами.
– Нет, – ответил я. – Мне известно, что Церковь решила эту проблему.
– Ты прав. – Силен усмехнулся и стал похож на мумифицированного сатира. – Однако необходимо причаститься и пройти воскрешение под надзором Церкви. Иначе тебя ожидает участь бикура.
Я кивнул. На протяжении столетий множество людей пыталось украсть секрет бессмертия. До того как войска Ордена оцепили Пиньон, в окрестностях плато процветала контрабанда. Кое-кто выкрадывал крестоформы из монастырей. Результат, впрочем, оставался одним и тем же – человек лишался разума и пола. Тайной крестоформа владела только Церковь.
– Ну так что?
– Почему же ты отказался, мой мальчик? Неужели тебе показалось, что исповеди и десятина – слишком высокая цена за бессмертие? Миллиарды людей решили иначе.
– Другие могут делать что угодно, – проговорил я после продолжительной паузы. – У них своя жизнь, а у меня – своя.
Признаться, я и сам не понял, что хотел сказать, однако поэт вновь кивнул. Когда он расправился с лебедем, андроиды убрали тарелки и принесли кофе.
– Ладно. Ты думал над моим предложением?
Вопрос показался мне настолько абсурдным, что я с трудом удержался от смеха.
– Да.
– И что?
– Хочу кое-что выяснить. – Силен молча ждал продолжения. – Чего ради я должен соглашаться? Вы упоминали о том, что без документов я никто. Между прочим, в города я соваться и не собираюсь. Отсидеться на болотах куда проще, чем бежать с Гипериона с вашей малолетней подружкой. И потом, власти считают, что я мертв, поэтому никому и в голову не придет искать Рауля Эндимиона, и он совершенно спокойно может вернуться к своим родичам. Правильно? Так с какой стати мне браться за это дело?