Выбрать главу
И всякий дух там ликовал от счастья. Одна Любовь спокойно, без участья Со стороны взирала величаво На прочих, веселившихся на славу. И молнии в таинственном колчане Лежали у неё и по поляне Струили свет; и хмурилась Любовь, Но кто глядел открыто — вновь и вновь На синеву в её прекрасном взоре, Тот весь переполнялся ею вскоре. Случилось это и с Эндимионом. И он не удержался и со стоном В мольбе горячей горестно излился, Когда перед Венерою склонился. «Дитя моё, — промолвила богиня, — Ты юноше сему помог бы ныне: Он не в себе, он любит, и… А впрочем, Ты знаешь всё — я умолчу о прочем. Не улыбайся, правду говорю я: Душевно об Адонисе горюя, Что сном забылся долгим и постылым, Его жалела я. Одним унылым И мрачным утром вдаль я улетела. О нём я выплакать печаль хотела. Насмешками до слёз меня, к несчастью, Доводит Марс. Как выплакалась всласть я, Взглянула вниз и в сумрачной дубраве Увидела страдальца в том же нраве. И так же ветры дули что есть мочи, И так же страсть переполняла очи. Он пал на листья, словно бы кончиной Застигнут был внезапной, беспричинной. Недвижимый, он мне в бреду открылся: Он в девушку бессмертную влюбился. Он утверждал, что ночь провел с ней кряду. Я осмотрела каждую плеяду, Но звёздам щёки метила напрасно, И лишь одно в конце мне стало ясно: То — тайна тайн. Но зреет убежденье:
Получишь ты своё вознагражденье, Эндимион! Иди, не обинуясь, Руке, тебя ведущей, повинуясь. Она тебе — в опасности подмога. А если в чём ошиблась я немного, Ты солнца луч пошли мне. Ну, счастливо! Мне в путь пора». — Рванув нетерпеливо, Умчали колесницу голубочки И вдалеке уменьшились до точки, Пропали с глаз. На этом направленье Вдруг молния сверкнула в отдаленье,
А дале — тьма и стон. И с мукой Этны Закрылась почва. Грустно, неприветно Вокруг Эндимиона стало снова: Так сумерки нахлынули сурово.
Латмиец не отчаялся, о нет, Из-за того, что тьма сгубила свет: Он был уверен, что его страданья, В сравнении с размером воздаянья, Когда-нибудь покажутся смешными. Вошёл в пещеры весело, за ними — В строенье с золотыми куполами, В покои с бирюзовыми полами И бриллиантовую балюстраду Оставил позади; камней громаду Он миновал, шагая торопливо, Петляя по дорожкам прихотливо, И по тропе, алмазами блестевшей, Он перешёл над бездною кипевшей, Где ток подземный злобно и сердито Ворчал, шлифуя каменные плиты; И, что ни миг, то новые фонтаны Копьём Латмиец трогал беспрестанно, Как бы дразня их, и порой случайно Те в росте прибавляли чрезвычайно, И разбивался на тропе алмазной Узор их пены, столь разнообразный, Как если бы дельфинихи промчались, Где с Тефией кораллы повстречались. И наблюдал он в радостном смятенье Таинственные вод переплетенья, Что представляли в очертаньях чётких То грозди винограда на решётках, То иву рисовали эти воды, То занавес; узоры и разводы Переходили в новые картины: Цветы, наяды, лебеди, павлины, Что тут же на глазах преображались, И чудеса на водах продолжались, И видеть фантазёры были б склонны Там балки, перекрытья, и колонны, И фриз, и крышу — звали это зданье Во времена, ушедшие в преданья, Святилищем. Простившись в огорченье С ключом Протея, он через теченья, Через долины, через буераки Опять пошёл, чуть видимый во мраке, Который странным и громадным сводом Висел над одиноким пешеходом. И нечто с неизбежностью поспешной Ему грозило скукою кромешной. — Так, мглой объят, орёл царит уныло Над пустошью, где полночь наступила, И сквозь туман глядит подслеповато. — Но наш герой, держась молодцевато, Не погрузился разумом в трясину. И вот уже из арки на равнину Кибела катит мрачная; она В одеждах тёмных и, как смерть, бледна. Её корона — в башенках; упряжка — Четыре льва медлительных; и тяжко Они вздыхают, и густые гривы Вздымаются; степенно и лениво Перебирают лапами; сурово Рычат, на мир взирая густоброво. И тьма, Кибелу проводив во тьму, Скрывается в проёме.