Услышал имя — и в одно мгновенье
Я замер в ледяном оцепененье,
И правда, словно сабля, полоснула,
И гибель наконечником блеснула.
Мой бедный дух, что страху покорился,
В пещере ночи сгинул, растворился.
Ужасным было это пробужденье!
И ненависть, кошмары, отвращенье
Там учинили надо мной расправу,
Деля трофей. И в дикую дубраву
Я побежал. Три дня я был в дороге,
И вдруг — она, вся в ярости. О боги!
И до сих пор не в силах дрожь унять я,
Тот хохот вспоминая и проклятья:
«Где розы? Где пушок чертополоха? —
Из них бы няньку вылепить неплохо:
Пускай она в тебе души не чает,
Пускай тебя, мой лакомый, качает,
Служа тебе усерднее и рьяней, —
Ты слишком нежен для моих касаний!
Пускай поёт неслыханные песни,
Пускай на грудь, стократ моей чудесней,
Она повесит голову в печали.
А что же дале, дале, дале, дале?
Мелькнет пустяк — всего тысячелетье! —
И рок, — здесь не могу не сожалеть я, —
Прервёт сие бессмертье. В эмпиреи
Лети над морем, голубь! На тебе я
И пёрышка не трону. В тяжкой муке
Я чую приближение разлуки». —
«Так мы должны расстаться?» — «Да, и вскоре.
Но прежде чем меня оставишь в горе,
Поплачу я, тебя благословляя.
Бессмертна — помни! — плоть твоя живая:
Ты — небожитель. Но, любя сердечно,
Я потому прощусь с тобой навечно;
И молодость любя твою, и силу,
Я предопределю тебе могилу.
Придёшь ты в край, где ширью плещут воды,
И минут годы, годы, годы, годы,
Но, старясь, ты на путь не ступишь веки,
Которым все уходят человеки,
Но десять тысяч лет, я обещаю
Прочахнешь ты, пока не завещаю
Я косточки могиле неизвестной.
Прощай!» — И обеззвёздел свод небесный:
Волшебница исчезла. О пощаде
Взмолиться даже олимпийцев ради
Я не успел; и с песнею военной
Отчаянье вступило в бой с геенной.
Но кто-то мне дорогу указал,
И я пошел, — я спорить не дерзал, —
И вышел к морю в месте незнакомом,
И море стало мне родимым домом,
И всякий раз, входя в его прохладу,
Я чуял благотворную отраду,
И с волнами в ту пору ежечасно
Я был готов сражаться сладострастно,
И ликовал в лихой моей скорлупке,
И кости были целы и не хрупки.