С этими словами я вымелся прочь из комнаты. Рот Мартленда снова открылся, когда я закрывал дверь.
Краткая восхитительная сессия под тёплым душем, пробежка дентальным средством вокруг старых бастионов слоновой кости, дуновение детской присыпки «Джонсонз» тут и там, нырок под одеяло — и я снова сам себе голова. Идиотский отход Крампфа от сценария тревожил меня, возможно, сильнее, чем покушение на мою собственную жизнь, но я чувствовал: нет ничего такого, о чём с большей выгодой я не смогу потревожиться завтра, кое, как широко известно, просто новый день.
Я выполоскал из сознания все заботы несколькими страницами Фёрбэнка [40] и бережно и любовно отплыл в страну грёз. Сон для меня — не просто отключка: это весьма позитивное блаженство, кое следует вкушать с наслаждением и знанием дела. То была хорошая ночь; сон нежил меня, словно знакомая пикантная любовница, у которой в запасе всегда есть новое удовольствие, коим можно удивить пресытившегося возлюбленного.
Волдырям моим тоже было значительно лучше.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Семь утра на солнечных часах,
Склон холма в жемчужинах росы…
Я восславил Джока весёлой песней, едва он пробудил меня, но души в декларацию не вложил. На самом деле утро настало в десять, как обычно, и Аппер-Брук-стрит была попросту мокра. День скрипел на зубах, моросил и лип к телу, а небо несло в себе цвет мышиного помёта. Пиппа осталась бы в постели, и ни одна сонная улитка в здравом уме не стала бы всползать ни на какой тёрн. Моя чашка чаю, обыкновенно струящаяся, как нежный дождик с небес, на вкус была — что клюка стервятника. У канарейки, похоже, случился запор, и она одарила меня угрюмым взором, а не привычной строфой-другой песенки.
— Мистер Мартленд внизу, мистер Чарли. Ждёт уже полчаса.
Я зарычал и натянул на голову шёлковую простыню, забуриваясь обратно в материнское тепло, где никто не может сделать вам больно.
— Посмотрели б вы на его рыло, куда я его стукнул, — любо-дорого, честно. Всех цветов.
Это меня проняло. День может предложить, по крайней мере, хоть что-то. Вопреки здравому смыслу я поднялся.
Полоскание, полдекседрина, кусочек тоста с анчоусами и халат от Шарве — всё это в указанном порядке — и я был готов к любому количеству мартлендов.
— Веди меня к этому своему Мартленду, — распорядился я.
Должен признать — он действительно выглядел очень славно; и прелесть его была не только в роскошных осенних оттенках распухшего рыла — меня заворожила игра выражений, сменявших на означенном рыле друг друга. Можете составить собственный список — у меня к такому сейчас душа не лежит. Самым значительным выражением для нашего повествования, однако, было последнее: нечто вроде застенчивого фальшивого панибратства, проникнутого тщательно отмеренной долей кривизны, вроде пары капель вустерского соуса в тарелке густой подливки.
Он вспрыгнул на ноги и зашагал ко мне — пресловутым рылом вперёд, вытянув руку навстречу крепкому мужскому пожатию.
— Снова друзья, Чарли? — пробормотал он.
Настал мой черёд отвесить челюсть — меня прошибло потом замешательства и стыда за этого человека. Ну, то есть. Я исторг нечто вроде неприветливого клёкота, и, похоже, Мартленд им удовлетворился, ибо отпустил мою руку и с удобством расположился на софе. Чтобы скрыть замешательство, я приказал Джоку приготовить нам кофе.
Его мы ждали в молчании — более или менее. Мартленд попробовал разыграть гамбит с погодой — он из тех людей, кто всегда знает, когда с насеста над Исландией поднимется новая клиновидная депрессия. Я любезно объяснил, что пока не изопью своего утреннего кофе, из меня плохой ценитель метеорологии.
(Каковы корни этой странной британской одержимости погодой? Как могут взрослые мужчины, строители Империи, всерьёз обсуждать, идёт дождь или нет, шёл ли он и какова вероятность, что пойдёт? Вы можете вообразить самых пустоголовых парижан, венцев или берлинцев за столь вздорной болтовнёй? «Ils sont fous ces Bretons», утверждает Обеликс, [42] и он прав. Полагаю, на самом деле это лишь ещё одно проявление фантазий англичанина о почве. Даже самый урбанистичный горожанин в сердце своём — самый что ни на есть крестьянский йомен и втайне мечтает о кожаных гамашах и дробовике.)
40
Артур Аннсли Роналд Фёрбэнк (1886-1926) — английский писатель, автор тонко стилизованных под сказки «комедий манер».
42
Эти англичане — полоумные