Дом был ошеломляюще прекрасен — сплошь белые колонны и портики, перед ним — лабиринты зелёных лужаек, фонтанов, патио, цветущих агав и юкк. Дверь гаража сама собой откатилась вверх, и я аккуратно вправил в неё «роллс», втиснувшись между «бугатти» и «кордом». Выйдя наружу с чемоданами в руках, я обнаружил, что бандитский конвой растворился, словно по неслышному приказу. На виду остался лишь один нагловатый малец. Он пропищал что-то по-испански, выхватил у меня багаж и ткнул в сторону тенистого патио, куда я и прошествовал манером элегантным, насколько позволяли мне мои измученные брюки.
Я устроился на мраморной скамье, роскошно потянулся и упокоил благодарный взор на скульптурной композиции, полускрытой под зелёной сенью. Одна статуя — более вытертая временем и непогодой, нежели остальные, — оказалась древней и неподвижной дамой. Сложив руки на коленях, она без любопытства взирала на меня. Я вскочил на ноги и поклонился — она принадлежала к тем особам, кому люди всегда бьют поклоны. Дама слегка склонила голову. Я засуетился. Это явно должна быть матушка Крампфа.
— Имею ли я честь обращаться к миссис Крампф? — наконец осведомился я.
— Нет, сударь, — отвечала она мне на безукоризненном английском превосходно вышколенной иностранки. — Вы обращаетесь к графине Греттхайм.
— Прошу прощения, — искренне извинился я, ибо кто из нас, не будучи Крампфом, согласился бы по собственной воле оказаться принятым за него? — А мистер и миссис Крампф дома? — спросил я далее.
— Не могу знать, — невозмутимо ответила дама.
Тема была явно закрыта. Безмолвие растянулось за тот рубеж, на котором я бы осмелился его нарушить. Цель жизни этой дамы, по всей видимости, сводилась к тому, чтобы я ни за что не почувствовал себя комфортно, и она пребывала в отличной форме, будто в самый разгар сезона. «Si extraordinairement distingueée, — как говаривал Малларме, — quand je lui dis bonjour, je me fais toujours l’effet de lui dire «merde». [138]
Я снова перевёл взор на статуи. Там имелась отличная копия Венеры Каллипиги, [139] на чьих прохладных мраморных ягодицах взор мой задержался с благодарностью. Решив больше не суетиться, я настолько в этом преуспел, что мои натёртые солнцем веки начали никнуть сами собой.
— Вас мучает жажда? — спросила вдруг эта древняя дама.
— Э…? О, ну, э-э…
— Тогда почему вы не позвоните служанке?
Ей, суке старой, чёртовски хорошо было известно, почему я не звоню служанке. Но в конечном итоге я позвонил, и возникла статная девка в одной из таких блузочек — ну, знаете, на шнурочке, на вытяжном тросе — с высоким стаканом чего-то вкусного.
Прежде чем сделать первый глоток, я вежливо поклонился графине. Это тоже оказалось ошибкой — она одарила меня взором василиска, будто я произнёс: «Вздрогнем, дорогуша».
Тут мне пришло в голову представиться, и я представился; это породило локальную оттепель. Явно это следовало сделать раньше.
— Я тёща мистера Крампфа, — ни с того ни с сего сказала она, и безжизненный голос вкупе с бесстрастным лицом лучше прочего передал всё её презрение к людям, носящим фамилию Крампф. Да вообще-то и к тем, кто носит фамилию Маккабрей.
— Вот как, — произнёс я лишь с лёгким намёком на вежливый скептицизм в голосе.
Какое-то время ничего не происходило, помимо того, что я опорожнил высокий стакан чего-то вкусного и собрал в кулак всё своё мужество, чтобы позвонить и попросить добавки. Старуха уже записала меня в отребье человечества; с таким же успехом может считать меня пьянчугой.
Позднее в патио прокрался босоногий пеон и побурчал ей что-то на грубом испанском, после чего укрался куда-то снова. Через некоторое время старуха произнесла:
— Уже вернулась моя дочь и желает вас видеть, — и беспрекословно прикрыла пергаментные веки. Меня выставили. Покидая патио, я отчётливо услышал её голос: — У вас будет время совокупиться с ней разок до ужина, если не будете тянуть резину. — Я замер, точно в спину мне выстрелили. Ч. Маккабрей не часто не способен найти нужные слова, но в тот момент слов-таки не нашлось. Не открывая глаз, старуха продолжала: — Её муж не будет возражать, ему плевать на это занятие.
Яснее не стало. Я оставил её последнюю реплику колыхаться в воздухе, а сам уполз прочь. При входе в дом меня аккуратно перехватила служанка и провела в небольшой покой на первом этаже, весь затканный гобеленами. Я утоп в великолепнейшей софе, что себе только можно вообразить, и попробовал разобраться: то ли у меня солнечный удар, то ли старуха тут — фамильная безумица.
138
Такое чрезвычайное изящество, когда говоришь ей «здравствуйте» — а будто произнес «дерьмо»
139
Венера Каллипига — название одной из статуй римской богини любви Венеры, хранящейся в музее Неаполя (от