— Спс. Глуг, чмок. Арргх. Ну что, значицца, всё в порядке, нет, мистер Чарли?
Я свирепо развернулся к нему.
— Разумеется, ничего ни в каком не порядке, мудоклюй, эти два громилы намерены раздавить нас, как только мы отъедем подальше. Послушай, ты думаешь, что эти помощники тут — свиньи? Да они, дьявол их задери, просто суфражистки рядом с теми двумя сладкоречивыми убийцами; это же подлинные президентские устранители проблем, и проблема здесь — мы с тобой.
— Не поал. Чё ж они тада нас сразу не устранили?
— Ох господи ты боже мой, Джок, смотри: устранил бы нас мистер Мартленд, если бы ему это было на руку?
— Ну, еще б.
— Но стал бы он это делать прямо в полицейском участке на Хаф-Мун-стрит перед законными лягашами?
— Не-а, чё б? Ой, я поал. У-уу.
— Прости, что назвал тебя мудоклюем, Джок.
— Ничё, мистер Чарли, вы чутка разволновальсь, я пмаю.
— Да, Джок.
Вошёл шериф и вернул нам содержимое наших карманов, включая мой «банкирский особый». Патроны лежали в отдельном конверте. Шериф уже не был изыскан — он очень сильно нас ненавидел.
— Я получил инструкции, — произнёс он так, будто сплевывал рыбьи кости, — не привлекать вас за убийство, которое вы вчера совершили. Снаружи вас ждёт такси, и мне бы хотелось, чтобы вы в него сели, убрались из этого округа и больше никогда сюда не возвращались. — Он очень плотно зажмурился и глаз больше не раскрывал, будто надеялся проснуться в совершенно другом временном потоке — где Ч. Маккабрей и Дж. Конда никогда не рождались.
Мы на цыпочках вышли.
Помощники стояли в приёмной, гордо, с бессмысленными ухмылками, что свойственны их породе. Я подошёл поближе к тому, что был крупнее и мерзотнее.
— Твои мать и отец встретились только один раз, — осмотрительно сказал я. — Из рук в руки перешли деньги. Вероятно, дайм.
Толкая дверь на улицу, Джок спросил:
— А дайм — эт скока в английских деньгах, мистер Чарли?
На обочине, испуская газы, сотрясался огромный взъерошенный автомобиль. Водитель, явный алкоголик, сообщил нам, что вечерок стоит отменный, и я не нашёл в душе сил ему перечить. Пока мы садились, он объяснил, что по дороге ему надо подобрать ещё одного пассажира, и вона она как раз стоит на том углу, сладенькая и сочненькая девчоночка, лучше и не пожелаешь.
Она втиснулась меж нами, натянув минимальную ситцевую юбчонку на шаловливые ляжки в ямочках и улыбнувшись нам, аки падший ангел. Чтобы отвлечь мозг от его хлопот, ничто не годится так, как хорошенькая девчушка, особенно если, судя по внешности, её можно поиметь. Она сообщила нам, что её зовут Гретель Бохплутт, и мы ей поверили — то есть не могла же она такое имя сочинить, правда? — а Джок споил ей последние глотки из бутылки. Она сказала, что объявляет это безумством — пить пойло, или произнесла какие-то слова в том же смысле. Славные маленькие грудки она носила под самым подбородком, как это делали в пятидесятых, — вы-то, конечно, помните. Короче, мы быстро и крепко подружились и уже отъехали от города на десять миль, когда машина у нас за спиной врубила сирену и прижала нас к обочине. Съезжая вбок и останавливаясь, наш таксист хихикал. Официальное авто с визгом и сотрясением преградило нам дальнейший путь, и наружу выпрыгнули двое тех же помощников шерифа, с теми же ухмылками на рожах тыча в нас теми же пистолетами.
— Иже еси! — сказал Джок — фраза, которую я неоднократно просил его больше никогда не употреблять. — Ну чё еще?
— Вероятно, забыли уточнить, у какого мастера я стригусь, — смело предположил я. Но дело было не в прическе.
Они распахнули дверцу и обратились к нашей Южной Красотке.
— Прош прощ, мисс, вам сколько лет?
— Ай брось, Джед Таттл, — фыркнула она. — Ты ж знаешь, скока, так же точно, как…
— Сколько, Грета? — рявкнул помощник.
— Скор четы-ырцать, — жеманно протянула она, кокетливо надув губки.
Сердце моё упало.
— Так, ладно, грязные извращенцы, — вон! — сказал помощник.
По дороге обратно в участок они нас не били — дежурство заканчивалось, им было некогда. Они просто закупорили нас в Обезьяннике.
— Утром увидимся, — с приятностью в голосе сказали они.
— Я требую совершить телефонный звонок.
— Может, утром, когда проспишься.
И даже не пожелав нам спокойной ночи, они нас покинули.
Обезьянник — это такой куб, состоит из одних решеток, если не считать кафельного пола, покрытого тонкой коркой старой рвоты. Единственная мебель — открытое пластиковое ведро, которое в последнее время не опорожняли. С потолка в вышине безжалостно изливались несколько киловатт флуоресцентного освещения. Я просто не мог подобрать адекватных слов, но Джок оказался на высоте.