Мальчики, вечером возвращавшиеся домой, раздражали ее, казались шумными и невоспитанными: никаких манер, то без всякого повода хихикают, то громко хохочут над пустяковыми шутками, говорят с напевным южно-лондонским акцентом. Джулия, сильно выросшая за год и ставшая бойкой девицей, перестала ей нравиться. Даже отец, казалось, переменился, словно как-то усох, стал менее внушительным. Но к нему она испытывала особую нежность. Несмотря на их прежние добрые отношения, она всегда немного пугалась этого важного, медлительного человека. Теперь она как бы уравнялась с ним и любила его больше прежнего. Не раз ей хотелось ему открыться, но она знала, что не найдет в нем понимания. Она сама себя не понимала. Будь ей присущ снобизм, — а принимая во внимание ее чувства, в этом приходилось признаться, — Маленький Божок был не тем человеком, которого можно было любить и тем более думать о замужестве с ним. И все же временами она его страстно желала, тосковала по его силе, необузданности, ей не хватало его мужского превосходства, даже его жестокости. Прошла целая вечность с тех пор, как они были вместе. Лишь дважды после смерти леди Воспер. Он переменился, переменился по отношению к ней. Порой ей казалось, что она просто не может без него жить.
Ее мучила эта нерешенная проблема. Любой выход казался ей неподходящим, один был не лучше другого.
Рэйчел, похудевшая и побледневшая, вышла наконец из больницы. Надо надеяться, думала Перл, что это только жировик. Она провела дома еще четыре дня, пока Рэйчел не вошла в обычную колею, а затем перед ней встал выбор: вернуться обратно на Кадоган-Мьюз либо объяснить семье, почему она не хочет возвращаться. Девять дней — тот предел, которому еще можно найти приличное объяснение.
Она вернулась, но сначала снова наведалась на квартиру к Годфри. Его там не оказалось. Лишь пыли прибавилось.
В доме на Кадоган-Мьюз, где все сияло чистотой и порядком, она застала за уборкой миссис Джемисон. Минут двадцать Перл бродила по комнатам, рассматривая картины и мебель, затем переоделась в новый костюм, купленный в начале года на распродаже, и вышла на улицу. Стояла мягкая для начала марта погода, леденящие ветры стихли, и бледный солнечный свет струился сквозь ветви высоких деревьев на Кадоган-Плейс, возвещая весну. Через неделю-две зацветут нарциссы.
Она решила прогуляться по Слоун-стрит, останавливаясь то тут, то там, полюбоваться нарядными витринами. Затем зашла к «Питеру Джонсу» и стала бродить из отдела в отдел. Несколько месяцев назад она открыла счет в этом магазине, но сегодня не собиралась делать покупок. Она просто любовалась столовым бельем и посудой, элегантной садовой мебелью, итальянскими жардиньерками и чугунными стульями, солнечными зонтами, шляпами, платьями, предметами дамского туалета, лампами, покрывалами, дорогими коврами, люстрами. Все выглядело и пахло прекрасно. Это было достойным времяпрепровождением для леди. Теперь она не продавщица, теперь она покупательница; она была молода и красива, и мужчины смотрели на нее. Некоторые обращали внимание на ее лицо, другие на ноги, но почти все с явным восхищением.
Она хотела было позвонить Веронике Порчугал, но вспомнила, что сейчас поздно. Дома отбрасывали длинные тени, когда она пешком вернулась на Кадоган-Мьюз.
Уилфред уже был дома. Он, как видно, попросил миссис Джемисон позвонить ему в случае ее возвращения, потому что явно урезал свой рабочий день в конторе. Встреча прошла напряженно и без видимого улучшения отношений, но они вместе пили чай, и он проявлял внимание и интерес, расспрашивая о Рэйчел. Он явно радовался тому, что она вообще вернулась, и несколько мгновений она наслаждалась своим превосходством и властью над ним. Стоит ей только решить остаться, — хотя мысль остаться навсегда казалась ей почти невыносимой, — она имела бы над ним неограниченную власть, о которой прежде и мечтать не могла. В своем желании удержать ее он почему-то позабыл о том, что она ему изменила. Он боролся, боролся по-своему и единственным доступным способом, он боролся против влияния Годфри, надеясь, вопреки всему, что победит. Скоропалительность их брака и предшествовавшие ему отношения — он богатый стряпчий и она бедная продавщица — еще не изгладились из ее памяти, и она невольно изумлялась перемене в их отношениях и испытывала даже некоторое злорадство.
После чая они обменялись новостями, по крайней мере, без явной враждебности. Но когда он поднялся наверх, на нее вдруг вновь нашла подавленность. Несмотря на всю окружающую обстановку, несмотря на все материальные блага, которые ей сулило возвращение к Уилфреду, это было возвращением в золоченую клетку.