Сдерживая возникшее волнение, она отказалась. Но согласилась встретиться с ним на следующей неделе в то же время и в том же месте. Годфри этим удовлетворился. На следующей неделе он своего добьется, подумал он. И добился.
Горькое сознание того, что связь Перл с Годфри продолжается, дошло до Энджелла постепенно. Не слишком проницательный, когда дело не касалось его собственных чувств, он надеялся, что ужасное происшествие в Суффолке, где он получил телесные повреждения, навсегда отвратит Перл от Годфри. Как и Годфри, он сразу сообразил, что ее угроза уйти от него в случае, если он обратится в полицию, подразумевает также обещание остаться с ним в том случае, если он воздержится от подобного шага. А ее заботы о нем во время болезни и согласие выполнять супружеские обязанности вселяли в него надежду.
Медленное прозрение наступило значительно позже. Оно подкралось незаметно, словно простуда, которую схватываешь легкомысленно, постояв без пальто на ветру. Сначала даже не припомнишь, когда она началась. Затем появляются отдельные малозаметные симптомы. И вот ты уже болен.
Все началось снова, снова те же мучения, терзания: сказать или притвориться, что не замечаешь. Сознание унизительности подобного положения. И лишь один неутешительный выбор. Жизнь с нею на этих условиях или жизнь без нее. Он давным-давно приказал Бирману бросить слежку за Годфри.
Почему бы Годфри не попасть под автобус, не умереть или не совершить самоубийство? Иногда по ночам он упивался старой идеей Бирмана: Годфри куда легче избить вне ринга, чем на ринге. Но встать на путь преступления — об этом не могло быть и речи. Возможно, с точки зрения этики, эти два способа мести мало чем отличались друг от друга, но Энджелл не мог переступить разделяющую их пропасть. К тому же любая новая месть может наверняка повлечь за собой и новое возмездие.
Это соображение окончательно решало вопрос. Такого ужаса, который охватил его, когда он бежал через библиотеку к заставленной шкафом двери, он не испытывал никогда в жизни, даже в школьные годы. И никогда он не переживал подобной физической боли: удар тяжелого кулака, чудовищный шок от дробящего удара по скуле, боль, обида, увечье, повреждение, наносимое тебе другим человеком, которого ты не в силах остановить. Внезапно новый страшный удар. Бесполезно сопротивляться, бесполезно звать на помощь, единственное спасение — бесчувственное обморочное состояние.
Оно наступило довольно быстро. Но те мгновения оставили неизгладимый след. Если раньше Энджелл побаивался Годфри, то теперь он дрожал от страха при одном воспоминании о нем. Обеспечить себе полную безопасность можно было, только засадив Годфри на долгий срок в тюрьму или заставив его переселиться в Австралию.
А тем временем Годфри не церемонился с его женой, и у Уилфреда не было иного выхода, как притворяться, будто он ничего не замечает. Это было невыносимо, просто немыслимо. Беспокойство, ревность, страх разрушали его жизнь.
Но существующее положение можно было сохранить лишь путем притворства. Пока все притворяются, что ничего не замечают, еще можно как-то жить. В такой жизни даже были свои радости, нечто вроде пира во время чумы, и этим радостям можно было придать особую остроту. А разоблачить обман, значило сорвать повязку с кровоточащей раны.
Глава 12
Третий легонький бой Годфри состоялся в июне и был устроен Англо-Американским Спортивным Клубом в гостинице «Хилтон». Он дрался с Роем Оуэном, который несколько лет назад занимал неплохое положение в списке и потом уехал в Америку. Там он заработал кучу денег, но его сильно потрепали. Оуэн был увертливым боксером, заинтересованным вовсе не в том, чтобы побить противника, а в том, как бы самому не оказаться побитым и по ходу дела набрать побольше очков, обеспечить себе победу. Оуэн был подходящим противником Маленького Божка, который впервые после боя с Кио восстанавливал свой прежний стиль. Оуэн нанес Годфри немало ударов по носу, но удары были несильные, почти невесомые и в блокноте рефери отмечались лишь галочкой: короче, он дрался умело, но сухо, без души, именно в той манере, которую Годфри не уважал. И, добиваясь нокаута, Годфри выразил свое презрение к такой манере и обрел часть своей прежней утраченной веры в себя.