— Нет. Он приходил дважды, но не заставал меня дома.
— Если полиция вздумает поинтересоваться, эти, другие, эта девушка и молодые люди, конечно, не станут молчать.
— Они могут только подтвердить, что я была с ним знакома, Я сказала полиции, что была с ним знакома. Это почти правда, ее можно толковать как угодно. Тут ничего не докажешь!
— Письма имеются? До и после замужества?
— Нет.
— Леди Воспер что-нибудь знала? Не могла она проговориться кому-нибудь при жизни?
— Он говорил, нет. Он не хотел, чтобы… чтобы она ревновала.
Энджелл поставил пустой стакан.
— Так я и думал. Но вы… Даже тогда, вы… Господи, как вы мне отвратительны. Ну, а сюда? Сколько раз он приходил сюда?
— В последнее время не приходил. Только вчера.
— А до этого?
— Не помню. Три или четыре раза.
— А вы к нему?
Она повернулась от окна, глаза мертвые, сделала движение уйти.
— Ответьте мне.
— Три или четыре раза. У него была своя комната. Не квартира, а комната. Просто поднимаешься по лестнице — и сразу дверь. Я никогда не видела ни хозяйки, ни привратницы.
— Что вы там могли оставить? Какие-нибудь вещи? Носовой платок, туфли, гребенку?
— Ничего. Ни единого предмета.
Он не сразу лег в кровать. Сначала она приготовила суп, открыла банку консервированного языка, испекла четыре картофелины в мундире, нашла немного сыра. Они ели за одним столом, разделенные незримым присутствием Годфри. Дважды раздавался телефонный звонок, и один раз позвонили в дверь, но всякий раз это были репортеры, и они отказывались отвечать на вопросы. А разговаривали друг с другом только на одну тему. В конце ужина она спросила, когда, по его мнению, состоится суд.
Он ответил:
— Самое раннее, в октябре.
— О, господи! — ужаснулась она. — Так долго… Почему?
— Что ж, придется нести этот крест. Следующая судебная сессия начнется в октябре.
— О, господи!
— Вот именно, — сухо повторил он. — О, господи.
Она перебирала в уме все возможные последствия, и ее движения стали беспокойными. А он следил за ней со сдержанным ужасом. Блестящие белые зубы надкусили печенье. Румяные губы мягко двигались. Кончик языка высунулся, чтобы подобрать крошку. Обнаженные руки, гибкие, как змеи.
— По мнению мистера Мамфорда, суд явится простой формальностью.
— Ничто не бывает простой формальностью. Мы еще не знаем, какое против нас выдвинуто обвинение.
— Три месяца и даже больше. — Неужели она должна жить с ним вот так три месяца и больше?
— И все это время, — продолжал он, — на мне будет лежать тяжелое и страшное обвинение. На мне, главе одной из самых уважаемых юридических фирм. До тех пор эта клевета может погубить нашу контору. Даже если по прошествии этого срока меня оправдают, она все равно погубит меня самого. Что же вы не радуетесь?
— Мне нечего радоваться. Я никогда не хотела вас погубить. Какой мне смысл вас губить? Моя жизнь все равно тоже загублена.
— Ваша жизнь, — произнес он с презрением.
— Вы считаете, что я не имею на нее права?
— Только не за счет людей, с которыми вас… связывают узы верности и чести. — Он чуть было не сказал: «договорные обязательства».
Она встала, оттолкнула стул, так, что он поцарапал паркет.
— Это вы мне его навязали, — сказала она.
— Что? — Он был вне себя от ярости.
— Да, я познакомилась с ним до замужества, верно, но я никогда не давала ему повода — он был слишком вульгарный и грубый, я не желала иметь с ним ничего общего. — В слезах Перл направилась было к двери, но вернулась обратно.
— Это правда! Я пригрозила ему, что сообщу в полицию, если он не оставит меня в покое. И он оставил меня в покое. В конце концов, он оставил меня в покое! Но когда я вышла за вас замуж, вы настояли, чтобы он сюда приходил. Вы его пригласили. Я просила вас не делать этого. А вы его пригласили! У вас были какие-то причины. Уж не знаю какие. Да, это вы мне его навязали. Не воображайте, что вина только моя.
Он онемел от возмущения. Откинувшись назад, он уставился на нее, задыхаясь от бессловесного гнева.
— Я не знал, что моя жена не устоит перед слугой, который приходит с поручением.
Она ответила:
— А я не знала, что при муже соблазнюсь подобными вещами.
Если ее предыдущее замечание вызвало в нем вспышку гнева, то новое выбило оружие из рук. Опешив, он молча взирал на нее. Она всегда его поражала. Может, он просто не привык к женщинам, а, может быть, она была необыкновенной женщиной. Он недоумевал.
— Разве я могу вам поверить? — спросил он.