Ей трудно было разглядеть его лицо в промежутках между раундами, разве только когда он поворачивался, чтобы сплюнуть в ведро; но когда начался третий раунд, темп боя заметно изменился. Теперь они больше атаковали, чаще входили в ближний бой. Перчатки мелькали в воздухе, толпа начала реветь. Так продолжалось целую минуту, и вдруг сосед Перл сказал:
— Ну и дал он ему! — Перл смотрела и не понимала, что он имеет в виду, потому что все шло как прежде. И тут Годфри отскочил в сторону, уклонившись от одной из атак Хертца, и остановился, полуопустив перчатки, пританцовывая, словно вызывая Хертца приблизиться к нему. Хертц снова ринулся в атаку, и Годфри снова повторил тот же прием. Это может просто свести с ума, думала Перл, без конца промахиваться, видеть, как противник увертывается и уходит от ударов и качается из стороны в сторону на близком расстоянии от него, все время рядом и одновременно вне досягаемости. Публика бесновалась. Потом раздался гонг, и боксеры разошлись по своим углам. Но рефери последовал за Хертцем в его угол и, внимательно посмотрев на него, вернулся к Годфри и поднял его руку. Раздались одновременно аплодисменты и свистки. На ринг вышел распорядитель и объявил победителя, сказав, что рефери остановил бой в конце третьего раунда «за явным преимуществом».
В ответ раздались свистки и аплодисменты, и Годфри поднял вверх руки, в то время как секундант набрасывал ему на плечи халат. По его виду едва ли можно было сказать, что он еле стоит на ногах от усталости.
После этого Перл посмотрела еще один бой, но под конец тот самый крупный мужчина со свернутым носом подошел к ней и, дыша на нее пивным запахом, сообщил, что Годфри ожидает ее в фойе.
Она выскользнула из зала и увидела его — он стоял с непросохшими после душа волосами, в шикарной коричневой кожаной куртке, полосатой шелковой рубашке с белым воротником, коричневом галстуке и узких полотняных брюках песочного цвета. Он взял ее под руку — снова эта железная хватка, — и снова ее кольнуло чувство некоторого разочарования из-за его маленького роста — на ринге он выглядел выше. По пути к машине он объяснял ей, почему его так взбесил этот бой.
— Рефери остановил бой, когда я вот-вот готов был нанести решающий удар. В следующем раунде от этого Хертца осталось бы мокрое место. Он был уже готов, совсем выдохся.
— Какое это имеет значение? — спросила она. — Раз вы выиграли, значит выиграли. Разве не все равно?
Он усадил ее в машину, а затем, зайдя с другой стороны, скользнул на сиденье с ней рядом.
— Вам не понять, Устричка. Бокс — это вам не рукоделие. Бокс — как бой быков. В первом раунде оцениваешь противника, смотришь, из какого он теста сделан, выясняешь все его качества, и если у тебя есть смекалка, то составляешь план действий на следующие раунды, ясно? А потом действуешь строго по плану, и, когда противник достаточно выдохнется, вот тут-то самый момент его и прикончить.
Годфри положил руку на руль ладонью кверху и медленно сжал в кулак.
— И как раз в этот момент вмешивается слюнтяй-рефери и говорит, нет, нет, довольно с него, и останавливает бой как раз тогда, когда ты приготовился к нокауту. Рефери — вот кто губит твою жизнь!
— Но разве нельзя было в третьем раунде нанести ему побольше ударов, а не танцевать вокруг него?
— Что верно, то верно, но тут бы раунду и конец пришел. Я хотел вести бой три полных минуты, прежде чем окончательно разделаться с ним.
Перл поежилась от страха. Он похлопал ее по руке.
— Ну, ну, признайтесь теперь, разве это вас не взбудоражило? Не перевернуло все внутри?
— Да. Конечно. Но не слишком ли это жестоко? Мне кажется…
— Жизнь тоже жестока. И я жесток. Ну и что из того? — Он потрогал пальцем губу. — Опухла? Черт возьми, я что-то не в форме. К этому бою тренировался всего неделю. Но, правда, я делал много пробежек. Каждое утро трусцой по улицам и площадям.
Они поехали в дорогой ресторан в Челси, где Перл еще ни разу не приходилось бывать. Она выпила немного вина, а себе он заказал лишь кока-колу. Он ел без аппетита, и, пока они ужинали, его черная шевелюра постепенно высохла и взъерошилась гребнем, словно от избытка жизненных сил. Красивые темные глаза все время смотрели на нее с восхищением, и было в них что-то еще. Она почувствовала, как по спине у нее прошел легкий холодок.
Когда ужин подошел к концу, он вытащил из кармана смятую пачку банкнот и поманил официанта, чтобы тот принес счет. Ужин стоил почти шесть фунтов, и фунт он дал официанту на чай.