— Что происходит в городе? — нетерпеливо спросил я.
— Энерган! — глухо ответил он, отводя взгляд, и уже на пороге добавил: — Корабли союзников у наших берегов.
Я знал об обязательствах членов пакта в случае необходимости оказывать помощь терпящей бедствие державе. Неужели Князь обратился к союзникам с просьбой о защите? Или же они сами решили, что настало время послать военные корабли, чтобы укротить народ Веспуччии?
Мог ли я оставаться безучастным, когда решалась судьба моего народа? Я заметался по камере, молотил кулаками в дверь, кричал, что было сил.
Тщетно. Надзиратели, да и все остальные в “Конкисте”, вероятно, помышляли только об одном: как бы спасти собственную шкуру. А когда, совершенно обессиленный, разбив в кровь руки, я рухнул на пол, дверь камеры заскрипела и на пороге выросли фигуры Мак-Харриса, Командора и профессора Моралеса. У всех троих был торжественно-мрачный вид, как у вестников предстоящей казни.
— Искров, выходите! — без всяких объяснений приказал Командор.
Я с трудом поднялся и вышел из камеры. Босиком, на распухших ногах, лицо в ссадинах, кровоподтеках. И все-таки я шел, превозмогая боль. Присутствие Моралеса вдохнуло в меня силы: я был уверен, что ведут меня не на казнь.
Мы вышли во двор, где нас ожидал огромный черный автомобиль.
Впереди, рядом с шофером, сидели двое в штатском, но с автоматами. Мы разместились на заднем сиденье. Пахнуло хвоей. Я жадно втянул в себя свежий воздух. Машина тут же рванулась с места.
Не успели мы выехать за ворота, как навстречу устремились толпы людей. Казалось, все население города высыпало на улицу. Люди метались из стороны в сторону, кричали, размахивали палками, тростями, охотничьими ружьями… И все держали над головой коробки. Я сразу узнал — это были коробки с энерганом.
Машина промчалась мимо Индикатора стайфли (я успел заметить цифру “85”) и нырнула в узкие, закрытые для транспорта аллеи. Здесь было спокойнее. Мы направлялись к северным пригородам Америго-сити.
Мне довелось раза два побывать в этих местах, когда я еще слыл известным журналистом. В нарядные, комфортабельные кварталы можно попасть лишь по специальным разрешениям. Они отделены от города массивными стенами с колючей проволокой, по которой, во всяком случае так говорили, пропущен ток. У ворот стоит стража, с высоких башен округа просматривается телеобъективами. В тот день, когда мы прибыли, охрану несли вооруженные армейские части, и даже Командору приходилось чуть ли не каждые сто метров предъявлять особый пропуск.
Бронированные ворота распахнулись перед нами, и машина по аллее подъехала к зданию из стекла и алюминия. Мы вышли и поднялись по белой мраморной лестнице. У подъезда нас встретил человек в белом халате. На медной табличке сбоку здания виднелась скромная надпись: КЛИНИКА № 1.
Это и была прославленная спецбольница для апперов, расположенная в зеленом массиве она оборудована новейшей медицинской аппаратурой и обслуживается лучшими врачами страны. В ее распоряжении все лекарства, какие известны в мире, но доступ сюда имеют только апперы и члены их семей, и то лишь для лечения стайфлита. Что касается других заболеваний то правящая верхушка Веспуччии располагает достаточным количеством лечебных заведений, столь же недоступных для простых смертных.
— Добро пожаловать, профессор, — обращаясь Моралесу, сказал человек в белом халате. — Рад видел вас здесь.
— Не будем терять времени, доктор Этторе, непривычно резко оборвал его Моралес. — Где больной?
— Прошу вас, следуйте за мной.
Мы прошли вперед. Командор сделал было попытку меня остановить, но профессор Моралес метнул него возмущенный взгляд. В ответ полковник усмехнулся, и я пошел вместе со всеми.
Нас ввели в большой мраморный зал, размерами похожий скорее на храм, чем на больничное помещение. Только вместо алтаря в центре зала на мраморном постаменте стояла прозрачная камера. В ней лежал Конрадо Мак-Харрис.
Он был обнажен, тонкое юношеское тело напоминало мумию — бледно-желтое, подвижное. Вдоль стен тянулись приборы с мерцающими экранами, самописцы вычерчивали замысловатые кривые, мигание красных лампочек повторяло биение пульса.
Профессор Моралес долго наблюдал за больным через стекло, потом перешел к приборам, внимательно глядя на записи. Доктор Этторе шепотом давал ему объяснения, профессор кивал головой и под конец обернулся к Мак-Харрису: — Не скрою, состояние больного тяжелое. В благополучном исходе операции у меня уверенности нет, но попытаюсь сделать, что смогу. А этот человек может ехать…
Под “этим человеком” он явно подразумевал меня.
Мне он не сказал ни слова — ни здесь, ни по пути в клинику, только окинул меня взглядом печальных глаз, и это было красноречивей всяких слов.
Доктор Этторе провел меня в свой кабинет. Там мне обработали лицо, залепили ссадины пластырем, прополоскали десны какой-то жидкостью, чтобы укрепить зубы, расшатанные кулаками Командора, смазали ступни ног и руки обезболивающей мазью и в заключение впрыснули двойную дозу форсалина, которая чудодейственным образом влила в меня новые силы. А после всех этих манипуляций дали чистую одежду и документы.
У подъезда меня ждала черная машина. Рядом стоял Мак-Харрис.
— Сожалею, Искров, но не могу проводить вас на аэродром. Вы сами видите, что удерживает меня здесь. Счастливого пути. С нетерпением буду ждать вашего возвращения. — Он шагнул ко мне и еле слышно добавил: — Пусть Доминго простит меня, если сможет. Я… я был тогда слишком молод… Слишком горяч. Не отдавал себе отчета в том, что делаю… Забудем прошлое! Мертвых все равно не воскресить…
— Разве вы не передадите со мной договора, сеньор Мак-Харрис?
— удивился я.
— Зачем он вам?
— Чтобы доктор Маяпан подписал его. Он отрицательно мотнул головой.
Итак, этот человек ничего не понял. Не дал себе труда понять.
Мне не оставалось ничего иного, как сесть внутрь. Оба сопровождающих были уже там. И Командор также. Черный лимузин с воем рванулся к распахнутым воротам.
Командор до отказа завинтил стекло, отгораживавшее салон от водителя, и по обыкновению без обиняков обратился ко мне: — Искров, через полчаса вы вылетаете в Тупаку. Вам предстоит установить контакт с Маяпаном.
— Вряд ли я найду его там.
— Явится. У него целая армия агентов среди местных индейцев, они моментально известят его о вашем приезде. А кроме того, мы об этом объявим по радио Конечно, не сейчас, а когда вы доберетесь до Тьер-Калиенте, к Боско Эль Камино.
— Что же я должен передать Маяпану на сей раз?
— Что сочтете нужным. И в той форме, в какой сочтете нужным.
Важно одно: чтобы он отказался от своей новой акции.
— Но я не знаю, о чем идет речь. Он сунул мне в руки портфель: — Тут достаточно материалов. Ознакомитесь в дороге. Здесь же лежит мощный приемник, это позволит нам быть в курсе происходящего. Теперь, когда корабли союзников находятся у наших берегов, мы, патриоты Веспуччии, независимо от цвета кожи, политических убеждений и социального положения не вправе заниматься междоусобицами. Конечно, мы не отказываемся от своих обязательств перед пактом, но союзники могут воспользоваться ситуацией и прибрать к рукам страну, завладеть всеми нашими богатствами. Впрочем, полагаю, что Маяпан уразумел эту простейшую истину, а потому он согласится прекратить, хотя бы на время, наступление на Мак-Харриса — сейчас это фактически льет воду на мельницу иностранцев. Вы же сами видите, даже профессор Моралес, человек высокопринципиальный, пошел с нами на мировую. Пусть только корабли уйдут из наших вод, а уж мы сумеем найти выход из разногласий. Ведь мы прежде всего братья! — Он покашлял в свой могучий кулак. — Как вы полагаете?