- Ты слышишь, Тедди? - донесся из кухни голос Клары, и она вбежала в спальню. - Это и есть то верное дело, о котором ты мне говорил?
- Как будто... - буркнул я, а она выскочила на улицу и вернулась с двадцатью экземплярами "Утренней зари".
Я развернул газету. Мой материал занимал половину набранной петитом полосы. Лино Баталли пустил его без купюр - он и вправду хороший друг. Под заголовком он поставил "повесть", а в конце добавил "продолжение следует".
Что он имел в виду этим приятным добавлением, неизвестно, но мне казалось, что продолжение возможно лишь в том случае, если материал идет как репортаж. Как повесть он не имел продолжения... Если только не произойдет чего-нибудь важного - например, снова выплывет на белый свет старый жрец или же сам энерган.
- После обеда почитаем вместе, хочешь? - спросила Клара. - Я сейчас займусь обедом. Надо приготовить что-нибудь праздничное...
У меня, конечно, не хватило терпения ждать до обеда, и я принялся за чтение сразу. Но не дошел еще до второго столбца, как зазвенел телефон, а затем началась настоящая телефонная вакханалия. Первым позвонил Панчо.
- Привет, Тедди! - прокричал он своим тоненьким голоском. - Вот не знал, что у тебя такая фантазия. Но почему ты не назвал меня, а? Немножко рекламы мне бы не повредило.
- Ты же сам запретил упоминать твое имя!
- Да, конечно, но я думал, ты занялся бизнесом, а не литературой. В литературе все позволено. С тебя причитается, помнишь?
- Слово есть слово! - подтвердил я. И шепотом добавил: - Панчо, у меня к тебе огромная просьба.
- Опять насчет твоего Белого Орла? - ехидно поинтересовался он.
- Угадал. Ты не можешь стереть из электронной памяти информацию об "Энерган компани"? Или хотя бы на время заблокировать?
- Но ведь у тебя все выдумано?
- Панчо, будь другом, умоляю! И пока больше ни о чем не расспрашивай. В другой раз...
- Ох, Тедди, погубишь ты меня! Ладно, постараюсь... Как говорится, друг познается в беде... И дерзай! Из этой истории может получиться такой бестселлер, что все академики с их мудреными писаниями лопнут от зависти.
Чуть погодя в трубке раздался чей-то грубый, неприязненный голос:
- Теодоро Искров? Журналист? Слушай, ты чего меня приплел к своим идиотским россказням? Энерган-аллерган - чушь собачья! Мне теперь жильцы проходу не дают, зубы скалят!
- Кто говорит?
- Привратник я, Двадцать вторая улица, дом семь, кому ты всучил доллар, чтоб тебе пропасть!.. Пусть только еще сунется ко мне ваш брат, журналист, я его сразу по башке палкой!
Комендант с набережной Кеннеди тоже не замедлил откликнуться.
- Здрасте, здрасте, уважаемый сеньор Искров! Как приятно слышать ваш голос. Спасибо большое, за лестные слова обо мне. Совершенно точно, этих шелудивых индейцев надо всех до одного скальпировать... С нетерпением жду, что вы напишете в следующих сериях...
Затем звонили десятки знакомых и незнакомых - все, кто имел привычку в воскресенье после обеда прилечь на диван и, потягивая синтетический коньяк, ознакомиться с литературной страницей "Утренней зари". Меня поздравляли, отпускали шуточки, спрашивали, что будет дальше, и все до одного допытывались, много ли в моей повести правды. Потому что "черт подери, если это правда и энерган продается в табачных лавках по восемь центов за литр, то господам из нашей славной национальной компании "Альбатрос" придется собрать свои манатки и танкеры и утопиться с ними вместе в море, которое по их милости превратилось в грязную нефтяную лужу... Да и воздух станет чище и даже, представляете, господин Искров, войн на нашей несчастной планете тоже поубавится, потому что, так или иначе, нефть - одна из их причин..."
Высказывались и другие мнения, их было значительно меньше, зато звучали они особенно грубо. Меня обвиняли ни больше ни меньше в том, будто я призываю к гибели "свободного, демократического строя, который открывает такие просторы для личной инициативы", будто я хочу разорить нефтяные компании, которым "наше отечество многим обязано", и выбросить на улицу миллионы честно трудящихся там рабочих... Два-три голоса без обиняков прилепили мне ярлык "красный", а один брякнул, что я идеолог динамитеросов, которые используют свои террористические акции в тех же предательских целях...
Я благодарил за поздравления, что-то бурчал в ответ на ругань, смеялся шуткам, обещал сделать продолжение еще более увлекательным. И всем, включая тex, кто называл меня "красным", втолковывал, что в моей повести, как в любом беллетристическом произведении, есть элементы истины, домысла и полного вымысла, но основной ее персонаж - подлинный. Что же касается самого энергана, то, говорил я, "узнаете позже, вам же будет неинтересно, если вы уже сейчас узнаете, чем дело кончится". И для пущей убедительности напоминал старый анекдот о жулике, который стоял перед кинотеатром и вымогал у всех входящих доллар, угрожая, что в противном случае скажет, кто в этом фильме убийца...
В короткие перерывы между звонками я размышлял о том, что произошло бы, выгляди мой материал не повестью, а чисто журналистским отчетом о подлинном событии, подтвержденным документами, факсимиле, протоколами и заключениями специалистов... Картина, нарисованная многими из моих почитателей, была верна, точнее - вероятна. Они правильно поняли, какие результаты имело бы появление энергана на свободном рынке. И хоть я ни в коей мере не был единомышленником Эль Капитана или агентом "красных", а всего-навсего газетчиком, который стремился поменьше врать, я со злорадством думал о последствиях, какие может вызвать мой НАСТОЯЩИЙ репортаж.
Около полудня позвонил Лино Баталли и осведомился, доволен ли я тем, как оформлен материал. Я ответил: "Да, все в порядке". Он спросил, как я смотрю на то, чтобы использовать этот материал для большой повести, которую они опубликуют в нескольких номерах, и успею ли к четвергу сдать десять страниц, а потом остальное. Я сказал: "Конечно, немедленно сажусь и пишу". Лино завершил беседу приятным известием, что за этот литературный общественно-полезный труд мне заплатят от трех до пяти тысяч долларов.
Совершенно ошарашенный, я положил трубку. Бог мой, неужто вторая жила окажется доходнее первой? Подбежал к кислородопроводу и отвернул кран до конца. Потом вынул из холодильника бутылку виски, старого, доброго виски, которую берег для особых случаев, и откупорил ее.