Признаться, столь дешевые философские сентенции в устах бывшего университетского профессора и проповедника меня удивили, но я, заинтригованный, слушал, не спуская с него глаз.
— Но смерть, однажды осознанная как необходимость, перестает страшить — напротив, она превращается в мощнейшее оружие. Оно, как ни одно другое способно воздействовать на массы. Нет человека сильнее, чем тот, кто воспринимает смерть как неизбежность и готов в любую минуту кинуться ей навстречу. Этим Hоmо sapiens главным образом и отличается от животного… Впрочем, скоро вы получите возможность убедиться в этом собственными глазами.
В течение всей этой проповеди Хельга тихонько гладила его руки, что, по-видимому, благотворно действовало на калеку. Но меня не оставляло чувство, что насколько он искренен в своей любви, настолько она фальшива, и ласки ее притворны.
— Пробил наконец час, когда с помощью божьей в игру следует вступить и нам, — подытожил Эль Капитан.
— Но при чем здесь я? Чем я могу быть вам полезен? — спросил я.
— Скоро поймете. Но времени для объяснений нет, дорога каждая минута, поэтому я предпочитаю сразу показать вам, чем мы занимаемся. Сестра Хельга, будь добра…
Она послушно выкатила коляску из палатки. Дуг Кассиди и я пошли следом. Дуг, не переставая мило улыбаться, по пути осторожно извлек из кармана неизменную флягу, основательно к ней приложился я протянул мне. Я решительно отказался.
Мы шли извилистой, утоптанной тропой, вероятно, специально проложенной для инвалидной коляски Эль Капитана. По обеим сторонам теснились поросшие мхом скалы. Все громче и громче доносились до нас чьи-то голоса, выстрелы, взрывы. Мы остановились на узкой, каменистой террасе, откуда открывался вид на небольшую котловину. Здесь тоже возвышался огромный, грубо сколоченный крест с двумя перекладинами, видный на всю округу. У подножия креста стоял динамитерос. На нем были грубые башмаки, брюки гольф и черный свитер, на груди слева вышит крест с двумя перекладинами. Никаких нашивок или знаков различия, но по тому, как он наблюдал за проходившими внизу учениями и время от времени бросал в микрофон короткие команды, я понял, что это офицер.
Не прерывая наблюдений, он поздоровался с нами кивком головы.
Котловина, очевидно, представляла собой учебный плац со сложной системой естественных и искусственных преград. В учениях принимали участие человек сто. Они ползком пробирались по переброшенным через ямы бревнам, карабкались по отвесным скалам, спускались по канатам, прыгали через рвы, прокладывали дорогу сквозь колючую проволоку, стреляли в чучела, метали гранаты. Особенно впечатляла деревянная парашютная вышка, откуда люди прыгали в пропасть.
Эль Капитан приложил к глазам бинокль и долго наблюдал за ходом учений. Потом с довольным видом протянул бинокль мне. Я взглянул.
Динамитеросы, в большинстве мужчины, были все, как на подбор, молодые. Они действовали с усердием и отвагой, по лицам ручейками стекал пот, а всмотревшись внимательнее в тех, кто находился поближе, я заметил у них в глазах лихорадочный блеск: возможно следствие внутренней экзальтации, а возможно, алкоголя или наркотиков. У каждого за поясом по четыре гранаты, грудь крест-накрест перехвачена, как патронташами, продолговатыми, плотно набитыми мешочками.
— Заметьте, — сказал Эль Капитан, — они тренируются в полном боевом снаряжении.
— А что это у них на груди? — спросил я. Он вскинул брови: — Разве вы не знаете, как мы называем себя?
— Неужели динамит?!
Дружный взрыв хохота был мне ответом.
— Динамитом мы пользовались несколько лет назад, когда только начинали свою деятельность. И хотя мы по-прежнему называемся динамитеросами взрывчатка в наших мешках куда мощнее, чем добрый старый динамит, изобретенный некогда Нобелем. Его изготавливают наши друзья на военных заводах Князя.
— Но ведь при взрыве погибнут люди!
— Раз нет иного выхода… — невозмутимо проговорил Эль Капитан.
Я похолодел: выходит, люди там, внизу, был смертниками, добровольными самоубийцами. Mне вспомнились японские летчики-камикадзе времен второй мировой войны, которые, как я читал, таранил вражеские военные корабли и взлетали на воздух вместе с ними. Неужели еще существуют на свете подобные безумцы?
— Правильно ли я вас понял: по вашему приказу они беспрекословно идут на смерть?
Эль Капитан улыбнулся безумной улыбкой фанатика, потянулся к микрофону, видимо, собираясь отдать распоряжение, но передумал и передал микрофон Хельге.
— Покажи нашему гостю, сестра, как мы умеем умирать!
Она понимающе кивнула, поднесла микрофон к губам и, не вынимая мундштука изо рта, негромко сказала: — Брат Сорок семь!
Динамики многократно усилили ее слова и разнесли по котловине.
На парашютной вышке появился человек. Я направил на него бинокль. На площадке замер юноша, почти мальчик, с нежным, по-девичьи красивым лицом. Четыре гранаты за поясом, мешки со взрывчаткой крест-накрест на груди.
Он повернулся к нам, ожидая приказаний. Рыжая Хельга снова поднесла микрофон к губам: — Брат Сорок семь! С помощью божьей прямым ударом в сердце деспота!
Юноша пристегнул к плечам ремни парашюта, что-то негромко крикнул и прыгнул в пропасть. Парашют раскрылся, и вскоре юноша оказался на дне, мгновенно скинул ремни и устремился к скалам. Залег неподалеку и одну за другой швырнул гранаты. Раздался взрыв, не причинивший, однако, больших повреждений. Тогда юноша выпрямился, осенил себя крестом и с тем же воинственным кличем, что и прежде, бросился на скалу. От гранитной стены полетели камни, а когда осела поднятая взрывом пыль, я увидел разбросанные по сторонам куски человеческого тела — все, что осталось от юноши.
В глазах у меня потемнело, к горлу подступила тошнота. Мне стало дурно. Рыжая Хельга насмешливо смотрела на меня.
— Вернемся! — сказала она. — У нашего гостя слабые нервы.
Когда мы вернулись в палатку Эль Капитана, она презрительно сунула мне в рот таблетку форсалина.
Только Дуг Кассиди сочувственно смотрел на меня.