— И унесут всех младенцев, а остальных грешников сделают пищей для своих детенышей, — заученно продолжили приятели, хотя никто их об этом не просил.
— И это все, о чем талдычит ваш Ведун, — сказал чужак уже своим голосом. — Тысячи солнц повторяет он одно и то же. И его бесполезно спрашивать о чем-либо другом. Верно, почки?
«Почки» вынуждены были согласиться, что верно. Чужак был прав. Да и спорить с ним уже не хотелось. Наоборот, хотелось, чтобы он рассказывал дальше.
— Вы почки, — повторил тот. — Нераспустившиеся почки. Но любознательные. И сюда вы проникли, чтобы узнать от меня правду. Ну что ж, постараюсь утолить вашу жажду. Лес, в котором вы живете, не единственный на свете. Их множество произрастает в этом жалком мирке. Они покрывают эту… — Чужак произнес незнакомое приятелям слово, — по всей ее окружности, но растут не сплошняком. Между Лесами высятся… — опять незнакомое слово, — и плещутся… — и опять. — Однако это еще не все. Кое-где в этом мире растут отдельные деревья. Они больше вашего Леса. Они сами как Лес. В этих деревьях обитают великаны, и каждый из них выше вашего Города. Великаны эти хранят в своих деревьях несметные сокровища, которые вы, почки, и представить себе не можете. Впрочем, зачем я вам об этом рассказываю, юнцы? Вы же никогда не покинете своего трухлявого обиталища. Не увидите даже других селений древолюдов, не то что деревьев, где обитают великаны. Ступайте прочь, почки! Вы меня утомили. Мне хочется спать.
Он резко отпрянул от решетки и вернулся на свою подстилку, где немедля свернулся калачиком и засопел. Будто и не просыпался. Потрясенные услышанным, не имея сил переварить сказанное чужаком, приятели еще долго висели на корнях у решетки, прежде чем прошло охватившее их оцепенение. Почувствовав, что руки и ноги снова им подчиняются, Симур и Лима принялись карабкаться на верхнюю часть городского ствола, где был открыт для проветривания один из смотровых лазов. Возвращаясь, приятели не обменялись ни словом. И не потому, что не о чем было говорить…
Проникнув внутрь Города, они так же молча разошлись по своим спальным коконам. Утомленный работой и послезакатной вылазкой, толстяк Лима отключился сразу. А Симур, несмотря на то что руки и ноги у него гудели не меньше, чем у приятеля, еще долго не мог заснуть. В голове его вертелись слова чужака. Особенно ему запал в душу рассказ о великанах, живущих на деревьях, которые больше Леса. Симур понял, что теперь у него появилась цель в жизни. Он должен увидеть такое дерево, а еще лучше — и самого великана. Хотя бы издалека.
Когда Симур все-таки уснул, ему приснился великан, который легко одной рукой поднимал Город и сбрасывал его к Корням. На великана бросались Сигнальщики с плетками. Они стегали его по исполинским ступням, но гигант только смеялся. Ему было щекотно. Потом на великана накинулся Ведун. Он грозно размахивал своим посохом и призывал на его голову самые страшные проклятия. Великан не мог расслышать его слов и потому одним мизинцем подхватил старика за набедренную повязку и поднял его на огромную высоту — выше Верхних Крон, — прямиком к своему уху, широкому и просторному, как дупло. Ведун с перепугу обделался, и это было настолько смешно, что Симур проснулся от собственного хихиканья.
Мать теребила его за плечо и спрашивала:
— Что с тобой, Симур? Проснись!
Он открыл глаза и понял, что уже рассвело. Мертвое мерцание гнилушек померкло в ярких лучах восходящего солнца, которые проникали через открытые смотровые лазы. Мир был по-прежнему прост и обыкновенен. Город оставался Городом. Лес — Лесом. Не было никаких других Лесов и других древолюдов, кроме тех, что обитали в Городе, единственном на всем свете. И уж тем более не существовало деревьев, которые были больше Леса, и великанов, на них обитающих. Правда, не мешало бы все-таки убедиться в этом, прежде чем окончательно забыть о странных словах чужака. Симур еще и сам не понимал, что вступил на тропинку, которая уведет его очень далеко. Он лишь хотел обсудить все с Лимой — единственным, кто мог его понять.
— Проснулся? — неласково осведомилась мать. — Тогда ступай к дожделодцу.
Симур кивнул и принялся выпутываться из спального кокона. Дожделодцы росли на самых крепких сучьях ближайшего к Городу дерева. Это были огромные, свернутые кульком листья, где скапливалась дождевая вода. В многочисленные обязанности городского молодняка входило и снабжение племени водой. Эта повинность Симуру нравилась. Она позволяла покидать Город, не навлекая на себя гнева матери и сурового наказания от имени Старейшин. Поэтому он охотно схватил два бурдюка, связанных между собою горлышками, перекинул их через плечо и направился к воротам.