После некоторых размышлений я смастерил датчик из подручных материалов. Надо отметить, что в нашей лаборатории подручными были материалы достаточно экзотичные: вольфрамовые и хромовые пластинки, молибденовые проволоки, кварцевые пластины и сосуды. Сделать любую конструкцию из стекла не представляло большого труда, потому что у нас была хорошая стеклодувная мастерская с опытными мастерами. И вот через некоторое время я сделал такую конструкцию, разместил ее в специальную установку, проверил. Убедился, что при стабильных условиях напряжения и внешней среды эта конструкция работает в течение длительного времени, сохраняя одни и те же выходные параметры, а при небольшом изменении напряжения скачкообразно перескакивает из одного состояния в другое или из одной фазы в другую. Проведя день в экспериментах, я позвонил Вадиму и пригласил его как-нибудь вечерком зайти в лабораторию для опытов.
Он пришел на следующий вечер. Из сотрудников уже никого не было — только дежурный на этаже, не хотелось сообщать кому бы то ни было о таких странных экспериментах — смеху потом не оберешься. Я включил установку, объяснил Вадиму принцип работы и попросил, чтобы он усилием воли постарался перевести состояние устройства из одной фазы в другую. При этом на экране осциллографа я наблюдал количество импульсов, соответствующих той или иной фазе. Вадим встал на расстоянии двух метров от прибора. Сосредоточился. Лицо его приняло какой-то особо отрешенный, задумчивый вид. Позднее я видел его таким несколько раз при работе с пациентами.
На экране осциллографа бежала подпрыгивающая линия импульсов тока. Они были как солдатики — кто выше, кто ниже, но в среднем примерно одинаковыми. И вдруг, через некоторое время, импульсы тока начали дрожать и скачкообразно увеличились в размере и количестве.
— Ну, как? — спросил Вадим через некоторое время.
— Да вроде что-то происходит, — ответил я.
— Ну что ж, давай отдохнем! — Вадим расслабился, улыбнулся, и через секунду импульсы вернулись к исходному состоянию.
Мы повторили эксперимент еще раз. Результат повторился. Под воздействием мысленной концентрации Полякова прибор воспроизводимо изменял свои показания. Для меня это было полным шоком. Честно говоря, даже готовя этот эксперимент, я никогда не верил в то, что что-то может получиться. Уж больно
это не укладывалось в законы нашей материалистической физики, к которой я был приучен. Но все сработало, и я собственными глазами наблюдал изменение фазы состояния прибора.
Потом мы попили чаю и снова повторили эксперимент. И снова с положительным результатом.
— Если бы я не видел это собственными глазами, я бы этому никогда не поверил, — признался я Вадиму.
Он усмехнулся:
— Да, большинство людей и выступают в роли Фомы Неверующего. Они должны все сами потрогать.
— Давай тогда все, что мы делали, запротоколируем документально.
— Давай, — согласился Вадим.
На следующий день я приготовил аппаратуру для съемки с осциллографа. Вадим пришел в лабораторию часов в 7 вечера, и мы просидели до полуночи, записывая и фотографируя условия опыта. Из десяти попыток его воздействия восемь оказались удачными. Две последние проходили уже очень поздно, Вадим устал, и поэтому, возможно, последние опыты не дали результата. Таким образом, у нас, как мы считали, накопились совершенно объективные, неопровержимые доказательства воздействия сознания человека на физическую систему. Этот результат мы повторили еще через три дня. И опять-таки с положительным эффектом. После этого я взял результаты всех экспериментов, описал их, подготовил материалы и торжественно положил на стол шефа.
Нельзя сказать, что они вызвали у него большой энтузиазм. После долгих раздумий он предложил создать комиссию и еще раз провести эксперименты. Последовала серия консультаций с руководством, при этом никто не проявлял энтузиазма и не торопился что-то делать. У меня это вызвало большое удивление. Казалось бы — мы можем открыть новое явление окружающего мира, доказать влияние Сознания на Материю. Разве это не интересно? Почему же надо медлить и раздумывать?
Лишь много лет спустя мне стала понятна причина такого отношения. Действительно, эти эксперименты полностью подрывали основу материалистической науки. И советским бонзам в начале 80-х годов это уже становилось ясно. Как раз в это время шла напряженная борьба за сохранение советской системы. Борьба, которая велась прежде всего в сфере духа и идеологии. Возникло мощное движение диссидентов, участниками которого оказались тысячи людей. С ними боролись, их сажали в тюрьмы, в концлагеря, их всеми средствами высылали из страны. Тогда прошли волны массовой эмиграции в Израиль, США. Всех, кто вызывал хоть какие-то опасения, пытались выкинуть из Советского Союза. Эта была эпоха судебных процессов против диссидентов. Вся страна единым фронтом выступала против предателя Сахарова, не зная, не представляя, что он делает и о чем говорит. За пределы страны были выдворены Солженицын, Бродский, Шемякин, сотни деятелей культуры. Церковь была формально разрешена, но фактически подавлялась и преследовалась.
Поэтому эксперименты с влиянием сознания, влиянием духа на материальный мир представляли для советской системы реальную угрозу.
Мир должен быть материальным! Всё в мире основано на первичности материи. Человеческие чувства, человеческие эмоции не имеют никакого отношения к этому миру. Любовь служит для размножения. Советские бонзы, как могли, поддерживали эту философию, поскольку, будучи людьми умными и опытными, прекрасно понимали опасность любых движений, даже косвенно подтверждавших роль Сознания, роль Души в нашем мире.
Экстрасенсорика с самого начала была движением душевным, идеалистическим. Она в корне подрывала основы материалистической теории марксизма-ленинизма. Она говорила о том, что помимо физической оболочки, помимо бренного мира есть еще что-то. Что-то, нам не ведомое. А советская жизнь была основана на том, что власти все известно и никаких тайн для нее не существует. Борьба шла несколькими путями. Официальный путь заключался в том, что в газетах, самых престижных, самых читаемых, публиковались разгромные статьи ведущих профессоров, в которых говорилось о том, что “этого не может быть, потому что этого не может быть никогда”, “это неизвестно науке и противоречит ее законам”. Среди подобных авторов особенно выделялся известный биофизик Волькенштейн, который являлся крупным специалистом в своей области. Он пользовался авторитетом, писал хорошие книжки по традиционной биофизике и вместе с тем категорически выступал против всего нового и непонятного.
Другим способом борьбы было прямое запрещение каких-либо экспериментов в этой области. Рассылались специальные закрытые циркуляры, предназначенные только для руководящих работников. Один из таких циркуляров категорически запрещал любую работу по исследованию необычных психических явлений. Такие работы проводились только в секретных лабораториях КГБ.
Откуда мне тогда было знать все это! Я был далек от каких-то политических идей, всегда сторонился диссидентских движений. Единственное, что меня увлекало, — это наука, новые знания и альпинизм. Поэтому эксперименты с Поляковым пришлось оставить в стороне, тем более что он сам во многом потерял к ним интерес. Как человек увлекающийся, он считал, что все уже доказано, и повторять одно и то же по много раз просто-напросто скучно.
А летом произошла ситуация, которая опять, в который раз, показала, что есть какие-то силы, направляющие нашу жизнь и нашу судьбу. В Советском Союзе было несколько “семитысячников” — вершин высотой выше семи тысяч метров, которые являлись Меккой для всех альпинистов. Подняться на “семитысячник” означало перейти в следующую категорию альпинистской элиты. Было даже особое звание — “снежный барс”, которое давалось тем, кто поднимался на все четыре советских “семитысячника”. Конечно, для этого требовалась отличная физическая подготовка, великолепная тренированность, наличие особых физических и моральных качеств! Но помимо всего прочего, необходимо было принадлежать к определенной системе, потому как в Советском Союзе все поездки в горы оплачивались не лично гражданами, а определенными профсоюзными организациями. Просто так приехать и пойти на восхождение было практически невозможно. Действовала мощнейшая система контроля, которая проверяла каждого, кто поднимался в высокие горы. Система служила для безопасности, она обеспечивала достаточно низкий уровень аварийности. Но в то же время она была средством контроля. Еще одна контрольная система, созданная гениальным иезуитским умом Иосифа Сталина!