— Среди таких несчастных, — заметил Трувер, — иной раз попадаются настоящие самородки, правда, это случается довольно редко. Поэтому к мнению так называемых экспертов-псевдоромантиков, утверждающих, будто калеки — прирожденные полтергейстеры, мы относимся весьма скептически. Так что, как видишь, большая часть наших пациенток на здоровье не жалуется.
Это было похоже на правду, однако у девочек под глазами синели круги — следы долгих бессонниц, а зрачки были ненормально расширены, как у наркоманов, живущих в мире болезненных грез.
Наконец мы добрались до последнего этажа.
— А вот и знаменитая Аликс, — объявил профессор.
Он произнес это с гордостью музейного смотрителя, приготовившегося выставить на обозрение главную жемчужину коллекции.
— Аликс, говорят, ты вчера плохо себя вела, стены в твоей палате опять нагрелись. Почему ты думаешь о постороннем?
— Я думаю о чем хочу, — недовольно отозвалась Аликс. — Иногда мне бывает трудно сдержаться.
Она не сказала «господин директор», как все остальные девочки. Но профессор нисколько не обиделся и даже улыбнулся.
— Но ведь так нельзя, дорогая моя. Если ты хочешь, чтоб мы оставались друзьями, будь любезна вести себя как полагается.
Когда мы вошли в палату, Аликс лежала на кровати. При виде нас она встала, повернулась к нам спиной и в точности, как вчера ночью, замерла у коридорной решетки. Она действительно была хрупкая и еще совсем маленькая — как Марк. Однако, несмотря на это, чувствовалось, что, как и у Марка, у нее довольно сильный характер — его не сломили даже кошмарные условия. От слащаво-дружеского тона Трувера миловидное личико ее исказилось в презрительном негодовании. Губы девочки беззвучно зашевелились, и мне показалось, что я прочел по ним слова, произнесенные утром Марком: «Я не люблю, когда мне тыкают». И это меня снова обрадовало.
Когда Аликс вышла, я окинул взглядом палату и обнаружил, что здесь нет ни одной книги.
— Аликс не любит читать, — объяснил профессор. — Она и музыку не слушает. Даже ни разу не была в кинозале. И мы ее не неволим — ей это ни к чему. Она просто думает. Понимаешь — думает! И вырабатывает столько энергии, что диву даешься, причем без всяких искусственных стимуляторов! Когда мысли ее работают в нужном направлении, она выдает такое!.. Да она одна стоит доброго десятка полтергейстеров. И это при том, что я еще не успел узнать весь диапазон ее возможностей.
Мы вышли в коридор — Аликс стояла все в той же позе, надменно повернувшись к нам спиной. Трувер похлопал девочку по плечу, мне показалось, что оно пренебрежительно передернулось, однако Аликс мгновенно подавила охватившее ее раздражение.
— Повторяю, дружище, такой экземпляр надо еще поискать. Ведь ты у нас талант, да еще какой, правда, Аликс?
Профессор сказал это с видом барышника, расхваливающего товар. В ответ Аликс только пожала плечами.
— Скажу тебе по секрету, Аликс, сегодня утром к нам приехал твой друг, самый, пожалуй, лучший друг.
На этот раз Аликс повернула голову и посмотрела прямо на нас. И я смог заглянуть в бездонную глубину ее глаз.
— Знаю, — сухо ответила она. — Марк здесь. Он приехал утром на красном автобусе, а с ним еще десять мальчишек. Я видала.
Я поразился ее безукоризненно точному ответу. Хотя она никак не могла выйти из корпуса, откуда больничные ворота не разглядеть. Не могла она при всем своем желании видеть и дорожку, ведущую к корпусам, даже если бы ей удалось высунуться в узкое оконце палаты.
— Ей разрешают гулять в парке?
— Во время заезда мальчиков это совершенно исключено, — пробормотал Трувер, отводя меня в сторонку. — Но она говорит правду. Кроме способностей к полтергейсту, у Аликс, бесспорно, есть дар ясновидения. Такое встречается, хотя и довольно редко.
— Я видала его, — повторила Аликс— Когда мне можно с ним поговорить?
— Об этом пока не может быть и речи…
— Вы все время так говорите — «пока», — перебила его Аликс.
И снова ее слова поразили меня. То же самое по приезде сказал Марк. Но Трувер как ни в чем не бывало продолжил:
— Если вы будете умницами, я позабочусь, чтоб вас поселили друг против друга. И вы сможете не только видеться, но и общаться между собой знаками.
Девочка вновь передернула плечами, не сказав, однако, ничего в ответ, и просто отвернулась. Труверу пришлось оставить ее в покое, и он повел меня назад, к выходу.
Не обмолвившись больше ни словом об Аликс, профессор радушно пригласил меня в корпус для мальчиков, как две капли воды похожий на девичий: те же палаты, те же гравюры и книги, вызывавшие отвращение и чувство горькой тоски. Уже успев насмотреться этого вдосталь, я все время молчал и думал об Аликс и о Марке. Когда мы вышли в парк, я спросил профессора: