Я посмотрел на другой ваттметр, показывающий психическую мощность. И он то гас, то загорался, однако стрелка его застыла на одном месте, словно ее пригвоздили к высшей отметке тридцать мегаватт. Хотя я и чувствовал себя растерянным, но сообразил: случился серьезный сбой, значительное отклонение в поведении полтергейстеров — элементарно, дорогой Уотсон.
От ослепительного сверкания приборов у меня нестерпимо болели глаза. Я решил посмотреть, что происходит в больничных палатах, буквально ходивших ходуном, озаряемых мощными вспышками, иной раз настолько яркими, что можно было без труда разглядеть силуэты детей, как будто скрывавшие их решетки вдруг разом растворились. Полтергейстеры, все как один, на всех этажах высыпали в коридоры, казалось, они чрезмерно перевозбуждены. Однако жалобные стоны, сопровождавшие оглушительные удары, больше напоминавшие громовые раскаты, от которых сотрясались корпуса и площадка, переросли в неистовый вой, а руки, тысячи рук, просунутых сквозь решетки, извивались в пустоте, как змеи в поисках незримой жертвы.
Быстро оглядев эту фантастическую картину, я устремил взор туда, где должна была находиться Аликс. Девочка была на самом последнем этаже. Но в отличие от остальных детей она держалась на удивление спокойно. Аликс стояла перед решеткой в своей обычной позе, точно статуя, и смотрела на корпус М — туда, где находилась палата Марка. Они оба замерли в одном положении и на фоне всеобщего безумства хранили странное, загадочное молчание. Когда очередная яркая вспышка разорвала тьму, я мог разглядеть каждую черточку на лицах детей: в их позах улавливалась напряженность, но при этом они улыбались друг другу.
Я спрашивал себя, к чему может привести этот бесконтрольный выброс энергии, как вдруг за спиной Аликс возникла Марта в сопровождении смотрительницы. Женщины схватили девочку за руки и, несмотря на явное сопротивление, увели от решетки. Одновременно с ними в мальчишечьем корпусе Трувер проделал то же самое с Марком. После этого чудовищная какофония понемногу утихла и вскоре прекратилась вовсе. Световой цикл выровнялся, выйдя на обычную амплитуду и частоту. Стрелки обоих ваттметров застыли чуть ниже отметки двадцать мегаватт.
— Теперь полный порядок, — сказал Трувер. Поглощенный своими мыслями, я так и остался стоять на смотровой площадке и даже не заметил, как подошел профессор.
— Трувер, — обратился я к нему, все еще не в силах совладать с волнением, — не смей говорить, что все это — наука. Это лежит за ее пределами и отдает колдовством. Никакие заботы о техническом прогрессе не могут оправдать безрассудное вторжение в чуждый нам дьявольский мир. Ни одному человеку не удастся безнаказанно воспользоваться этими зловещими силами. Однажды это неминуемо приведет к катастрофе, и ты не сможешь ее остановить. Умоляю, прекрати свои сатанинские опыты и верни несчастных детей домой.
Я впервые осмелился высказать переполнявшее меня возмущение. Но Трувер лишь пожал плечами:
— Мне жаль тебя. Ты несешь сущий вздор. Назвать колдовством величайшую, благороднейшую из наук — науку о разуме! Сегодня ты стал свидетелем действия самых что ни на есть естественных сил — психической энергии, которую я не рассчитал и не смог укротить, и другой, все той же, — энергии сбоев. Но будь уверен, следующий раз все пойдет как по маслу.
— Ты намерен продолжать?!
— Конечно. Правда, по-другому. Уверяю тебя, все, что произошло, — нелепая случайность. А сколько экспериментов и раньше заканчивались неудачей? Разве не взлетали на воздух сотни котельных установок на тепловых электростанциях, и это случается с тех пор, как нам пришло в голову превратить тепловую энергию в электрическую. Но разве у нас от этого опустились руки? Нет. Просто мы принялись искать более прочные материалы. На гидроэлектростанциях иногда рушатся плотины, в результате гибнут сотни людей. Впрочем, ядерные станции тоже не застрахованы от аварий. Но разве после этого мы перестали использовать энергию водных потоков? Ничуть не бывало. Просто инженеры стали глубже изучать теорию сопротивления материалов…