Произнося слова очень медленно, Отто Юлиус Хаггер выпрямился во весь рост. В его голосе была полная уверенность в своей правоте. Он явно не понимал, что можно думать иначе. Томас Макнилл, найдя сильную поддержку, справился со своим волнением.
Форрингтон сел. В ночной тишине были ясно слышны стремительные звуки и свисток экспресса, промчавшегося по виадуку. Луна серебрила высокую башню и платформу, бледные лучи подчеркивали решительное выражение лиц.
Форрингтон, казалось, успокоился.
— Хорошо, я не сделаю вывода, пока не пойму всего. Зачем вы так настойчиво вызывали меня, Томас?
— Я повторяю свою просьбу, сэр Артур. Нужен отдых. Не лучше ли вам отложить разговор до утра?
— Нет! Теперь! — Фигура Форрингтона выражала очевидную решительность. Каждое слово он подтверждал упрямым кивком головы.
Томас Макнилл видел, что Форрингтон находится и состоянии, которое он называл высшей степенью упрямства. В таких случаях оставалось только стараться делать вид, что воля сэра Артура исполняется. Поэтому Макнилл продолжал:
— Как вы могли убедиться, сэр, мы с господином Хаггером проделали большую работу, но она не закончена. Точнее мы не добились проявления тех свойств, которые нам нужны. Во-первых, нам не удается сделать тот наш поток энергии, который мы называем Люксом, неощутимым для сетчатки человеческого глаза. Нам нужна та часть спектра, которая невидима для человеческого глаза, но видима фотопластинкой. Таким образом, наш отлично действующий и управляемый «Л», — только промежуточная стадия. Ваша помощь, сэр Артур, может обеспечить наше движение в нужном направлении…
Макнилл подождал, но Форрингтон молчал.
— Вам не угодно будет, сэр Артур?…
— Продолжайте, Томас!
— Но я кончил, сэр!..
— Вы сказали — во-первых! А во-вторых?
— Но разве этот вопрос сам по себе недостаточно интересен, сэр Артур? Я не сомневаюсь, что все ближайшее время…
— А что во-вторых? — перебил Форрингтон. Действительно, сэром Артуром овладел припадок упрямства. Сейчас он мог слышать только то, что хотел услышать.
— Во-вторых, сэр Артур, это то, что мы называем «М». Он недостаточен. Как бы сказать… — Томас Макнилл подыскивал слова-… его действие… его действие… не стремительно и не решительно… его действие не постоянно и ограниченно…
— Скажите прямо, — перебил его Форрингтон, — он не убивает достаточно быстро!
— Да…
— Хорошо, это во-вторых А в-третьих?
— Это все, сэр Артур!
— Все? Только? Это немного!
— Уверяю вас, сэр Артур, что разрешение этих задач есть величайшая проблема века!
— Величайшая проблема, мой дорогой друг! — откликнулся Отто Юлиус Хаггер. Он сидел очень напряженно и прямо, не касаясь спинки стула. Сэр Артур Д. Форрингтон пристально посмотрел на старого немца, очень похожего сейчас на мумию, вставшую из гроба.
— Величайшая? Почему? Видеть на расстоянии, не будучи видимым? Убивать на расстоянии, оставаясь неизвестным? В чем же тут величайшая проблема?
— Разве мы не стремимся обеспечить Западу раз и навсегда его место? — горячо отозвался Макнилл. — Пришло время, когда насущно необходимо раз и навсегда подчинить мир единой цивилизованной воле. Для этого нужно новое оружие цивилизации!
— Вас я понимаю, Томас. Но здесь больше политики, чем науки. Все последние годы меня оглушают подобными речами. Еще только вчера бывший министр пытался меня просветить. А что думает господин Хаггер?
— Я согласен с вами, мой дорогой и уважаемый друг. Политика — не занятие для ученых. Испытания, пережитые мной и народом, из которого я происхожу, заставили меня многое обдумать и понять. Плохая политика — не занятие для ученых. Но… — Хаггер встал и продолжал говорить с пафосом — … пришло время, когда ученый должен определить свое место. Ваш Ньютон, наши Лейбниц, Гумбольдт, Майер, Гельмгольц а сотни других принадлежали всему миру. Они беспечно и беззаботно разбрасывали знания! Двадцатый век принес нам новую истину…
— Я опять не понимаю ни слова! — перебил Хаггера Форрингтон.
— Прошу прощения, дорогой друг. Истина в том, что сначала действует сила, обеспеченная оружием, а потом — все остальное!
— Я не был учеником Гитлера!
— Я тоже им не был, дорогой сэр Артур. Этот человек совершал величайшие ошибки, но история найдет, что не во всем он был неправ, — убежденно возразил Хаггер.