И тишины не стало. Сделалось совсем темно, так как вверху собрались, вызванные из небытия, клубящиеся, рвущиеся тучи. Вдали сверкали молнии, освещая рваную границу черных туч. Дрожь бежала по степным травам, громко зашелестели листья на кустах и деревьях.
Красноставская бросила в степи ветер и дышала холодом во все стороны.
8
Все усиливаясь, несся в лицо Федора Александровича морозный ураган.
Так и должно быть. Щит Станции отбрасывает все виды энергии. Замедляется беспорядочное движение атомов воздуха над Красноставской, проявляющее себя теплом. Поэтому воздух над Станцией бурно охлаждается, уплотняется и падает вниз, нарушая спокойствие атмосферы.
Пройдет еще немного времени — двенадцать минут, и забушует в степях, понесется от Красноставской ледяными смерчами снежная буря. Но этого не нужно. Достаточно короткого удара щитом. Так было намечено.
Уже утихает холодный ветер. Опыт окончен. И вновь вспоминает старый академик слова Председателя: «ученые выполнят свою задачу!»
Следовательно, не было вопроса в этих словах? Конечно, нет! И сейчас совсем легко на душе у академика: в эти последние дни он, действительно, беспокоился.
Восторженно кричит навстречу Федору Александровичу начальник демонстрационного зала:
— Какие снимки! Какие у меня будут потрясающие пленки! Федор Александрович! У меня завтра к утру все будет готово!
Но старый ученый не слышит голосов, не видит своих учеников. Хмурятся густые, седые брови. Делаются очень глубокими две вертикальные морщины на лбу. А плечи расправляются и совсем не кажется сейчас старым Федор Александрович, силой веет от него. Отвечая на свои мысли, он, ни к кому не обращаясь, говорит очень громко:
— Что же, вот и отлично! И пусть! Наш щит не только отражает, он ведь и бьет! Бьет! Он ударит того, кто посмеет нанести удар! Да, и его же оружием!
И Федор Александрович произносит на том языке, на котором говорят две империи на Западе:
— We are ready! — Мы готовы!
ЧЕРВЬ БЛИЗОК
1
Как это всем известно, сэр Артур Д. Форрингтон погиб по собственной неосторожности, чрезмерно увлекаясь осмотром памятников средневековой архитектуры в долине Рейна. Немного дней прошло с тех пор. Произошли ли какие-нибудь перемены в старом рыцарском замке после смерти старого ученого?
Все так же стоят крепкие, каменные стены. Все так же с плоской платформы, не огражденной перилами, с высоты цитадельной башни видны частые огни, теряющиеся в вечерних сумерках на далеком горизонте. По-прежнему по ярко освещенному виадуку с грохотом проносятся поезда, а в лощине, на аэродроме, тяжелые самолеты жужжат ядовитыми жуками.
Одно изменилось, — толстое жало подземного завода спрятано под каменным черепом замка и ни разу не поднималось к небу с той лунной ночи, когда покойный сэр Артур последний раз в своей жизни дал пищу западным газетам, жадно ищущим очередной сенсации.
Но жизнь в замке не остановилась. Электровозы затаскивают крытые вагоны в ущелье, ведущее к основанию увенчанной замком горы. Крепкие парни майора Тоунсенда осматривают доставленные грузы. Опечатанные вагоны осторожно вкатываются в нижний этаж подземного завода через открытые для них броневые ворота. На самолетах из-за океана прибывают окованные ящики из красноватых досок западного кедра. Важные грузы! Молчаливая вооруженная охрана сопровождает их. Инженеры тщательно проверяют целость упаковки и сами участвуют в извлечении содержимого.
2
Толсты стены замка. Они сложены в пятнадцатом веке из больших, грубо отделанных камней, и глубокие амбразуры окон не могут дать достаточно света в многочисленные комнаты. Нужно встать на низкий подоконник и сделать четыре длинных шага, чтобы выглянуть наружу через крепкие прутья недавно обновленной решетки.
Поэтому, несмотря на солнечный день, в глубине одной из комнат замка горят электрические лампы. При их свете беседуют двое сотрудников Макнилла и Xaггepa.
— Вам необходимо знать, что в нашей старой Германии еще задолго до начала злосчастной войны девятьсот четырнадцатого года, — с нее начались все наши бедствия, — великий фельдмаршал Мольтке говорил так: тот офицер, который не изучил до дна наполеоновские войны, не может быть генералом прусской армии.
Говорящий произносит слова четко и старательно, но с некоторым усилием. Ему отвечает густой, уверенный голос:
— Все это было чуть ли не тогда, когда вы ходили на четвереньках и питались сырым мясом. Разные ваши Мольтке могли безнаказанно поучать старых немцев на примерах наполеонов, ганнибалов, цезарей и всяких, как их там, древних дохлых генералов. Интересно, что этот ваш Мольтке сказал бы теперь? И ведь вы-то не офицер прусской армии, я полагаю?