— Он говорит со мной на нашем языке.
Мистер Смайльби взял трубку на своем столе:
— Хэллоу!
Мистер Смайльби слушал, жевал папиросу, встал, не выпуская телефонной трубки, выплюнул окурок прямо на стол:
— Хэллоу! Теперь я буду говорить. Это дерзкое требование. Какие семь человек? Я ничего не знаю. И не хочу знать. Никто сюда не войдет. Никто отсюда не выйдет. Здесь никого не выдают. Вы слышите? Это дерзость… Хэллоу, хэллоу!
Мистер Смайльби услышал, как говоривший с ним положил трубку. Он хотел сказать секретарю, чтобы она проверила соединение. Но потом передумал и приказал:
— Если эти, там, оттуда и всякие такие будут звонить, — меня нет. Нет!
Через несколько минут он вспомнил:
— Но уже пора начинать! Нужно создать широкую огласку!
Он позвал секретаря и продиктовал ей короткое письмо, адресованное всем представителям других стран, находящихся в этом городе. В письме говорилось о недопустимо дерзком требовании, о международном праве, об угрозах (это он сознательно прибавил). На основах, установленных старыми обычаями правил солидарности между представителями государств, находящихся на чужих территориях, он требовал общего протеста. Окончив диктовать, он сказал:
— Передайте это всем по телефону. Быстро. Возьмите себе помощников!
5
Но мистер Смайльби испытывал нетерпение. Он стал сам говорить по телефону с представителями разных стран. Он говорил каждому одно и то же. Сначала он был терпелив. Потом начинал сердиться и бранить переводчиков. Разные голоса отвечали по разному:
— История дипломатии богата самыми неожиданными событиями, — и ему перечисляли случаи, подтверждавшие его правоту, и он улыбался и кивал головой.
— История дипломатии богата разными событиями, — и ему перечисляли случаи совсем другого характера, и он бранил переводчиков.
— Наша страна не давала убежища преступникам, — стали говорить ему позже. Очевидно, сведения о покушении распространялись.
— Мы глубоко возмущены этим ужасом и уже выразили наше искреннее соболезнование правительству, — ответил ему на его языке гневный голос женщины, представлявшей народ великого азиатского полуострова и разговор был прекращен.
— Я не в состояния говорить сегодня об этом, — эти или похожие слова произносили представители некоторых стран. В общем же ему отвечали, что немедленно запросят свои правительства о том, что они должны делать в ответ на требование мистера Смайльби. Последний, на которого он особенно рассчитывал, сказал ему, не совсем по существу, как показалось мистеру Смайльби:
— Дорогой сэр, многое бывало в истории нашей страны, не буду обременять вас примерами. Не было только одного — никогда наши правительства не проливали крови своего народа, защищая его от гнева тех чужих, кто нарушил права гостеприимства. Вы их лучше не трогайте.
Мистеру Смайльби надоело. Он сказал секретарю:
— Наша страна стоит их всех, взятых вместе, и еще столько же!
6
В комнате партийного комитета большого завода громкоговоритель приглушенно передавал прелюдию Рахманинова.
Не привлекавшая внимания музыка прервалась, в рупоре щелкнуло и неоконченный пассаж сменился едва слышным голосом:
— Передаем важное сообщение. Сегодня, в шестнадцать часов двадцать минут произведено злодейское покушение на Всесоюзный Институт Энергии и на жизнь директора Института, академика…
Чья-то торопливая рука повернула головку регулятора и громкий голос продолжал:
— …пожар в Институте Энергии потушен. Положение раненого весьма тяжелое. Следующее сообщение о состоянии его здоровья будет передано через два часа.
Еще не были привнесены последние слова важного сообщения, как секретарь заводского парткома уже набирал номер телефона секретаря районного комитета партии:
— Веденеев говорит. Трофимова мне. Да. Товарищ Трофимов? Я по поводу сообщения…
Крепко сжимая трубку телефона, с остановившимся взглядом Веденеев слушал секретаря райкома. Потом сказал:
— Понятно. Как же, и Институт Энергии и Федора Александровича у нас на «Молоте» хорошо знают… Призыв к бдительности. Рассматривать, как сигнал активности врага? Понятно.
После окончания первой смены на заводе прошел митинг.
Веденеев призвал коллектив к выдержке и бдительности. Он говорил нужные слова об ответственности организаторов и подстрекателей диверсий, о провокациях врагов мира, о бессильной злобе поджигателей войны.
Его слушали с грозным молчанием. Резолюция требовала строжайшего наказания преступников.