— И что ты с этим парнем сделал? — спросил Абдулла.
— В морду дал, — сказал Овез. — Развернулся и врезал. Он — наутек. А я вдогонку кричу: «Из-под земли достану!» А что я с ним буду делать? В милицию сдам? Так на меня же и дело заведут, скажут: «Раз вам предложили — значит, имели информацию». Дурная молва пойдет обо мне. Этот подонок меня на одну доску с собой поставил — вот в чем дело! Хуже того — он меня в ловушку загнал!
— Почему?
— Очень просто. Если я сейчас шум подниму — начнутся пересуды. Если промолчу — эти гады будут шептаться: мол, раз помалкивает, значит, что-то нечисто.
— Перестань! — перебил Абдулла. — О тебе могут что угодно говорить — все равно никто не поверит.
— Твои бы слова, да богу в уши, — грустно улыбнулся Овез. — А мне кажется, нынче всему поверят. С удовольствием поверят! И будут радоваться: все одинаковые, все воры и подлецы, так что нечего кое-кому нос задирать!
— Пожалуй, ты прав, — согласился Абдулла.
— И знаешь, в чем настоящий ужас? — спросил Овез и сам себе ответил: — В том, что этот парень — как будто нормальный. И с виду нормальный, и речи у него приличные. Все время называл меня яшули, как и положено обращаться старшим, с полным почтением. И понимаешь, почтение было непритворным, я по голосу чувствовал. А ведь представить невозможно, — с безмерным удивлением выговорил Овез. — Туркмен торгует падалью!
И повторил, прислушиваясь:
— Туркмен торгует падалью!
— А мечетей тем временем все больше, — вставил Абдулла.
— Вот именно, — подхватил Овез. — Человек, потерявший ишака, кричал на площади: «Тому, кто найдет моего ишака и приведет его ко мне, я дам корову с теленком!» Ему говорят: «Дурак ты, разве выгодно отдавать корову с теленком за какого-то паршивого ишака?!» А он ответил: «Пока я только бога обманываю». Так вот, нынешние мечети на каждом шагу, молитвы — пока только обман бога. Что будет дальше — я не знаю.
— А кто знает?
— Рядом с домом, где мы сейчас в гостях были, живет старик. Его как-то спросили, когда у нас жизнь наладится. Он ответил: «Когда обретем свободу от независимости».
Они попрощались, как всегда, у железной дороги.
Овез повернул к дому, Абдулла направился «в город». Так говорят жители поселка: «Пошел в город… Поехал в город».
Не получилось у них разговора «как всегда». Абдулла хотелось забыться в привычной беседе с шуточками-прибауточками из прошлой жизни. Не удалось. Как будто злоба дня сего нарочно сгустила краски и запахи, давая понять: никуда вы не денетесь, не закроетесь, не спрячетесь в прошлом.
Абдулла долго шел пешком, глубоко вдыхая чистый весенний воздух. Но освободиться от тяжелого запаха не получалось. Казалось, смрад той комнаты въелся не только в одежду, но и в душу.
4. Гамлет-террорист
— Мама, папа вернулся! — закричала Айдым.
Сельби сидела за ученическими тетрадками.
— Тебя искали, — сообщила она, не поднимая головы. — Нашли?
Абдулла вздрогнул. Сразу почудилось — искали автоматчики, от которых он прятался за пестрым камнем.
— У Овеза я был, — невпопад ответил он. — Мы на праздник к его соседям ходили.
Подскочила дочь, держа перед собой растопыренные четыре пальца.
— Четыре раза звонили из театра! Я им говорила, что ты на работу ушел, а они мне говорят, что тебя нет в театре и тебя надо найти. Я им говорю, что я не могу тебя найти, а они кричат: «Ищите!»
Айдым подпрыгнула, повернулась и ушла в свою комнату, к телевизору. Абдулла успел заметить, что она включила видеозапись группы «Тату».
— Дай таблетку, голова раскалывается, — попросил он жену.
— Мыллы звонил, он поговорил с врачом, сказал, что ты должен там быть на следующей неделе. Что у тебя с губой случилось?
— Не знаю, какой-то волдырь вскочил, болит.
— Не простудился? — Сельби положила ладонь ему на лоб. — Температуры вроде нет.
— Когда человек чем-то напуган, могут от страха волдыри вскочить?
— А может, какая-нибудь актриса неосторожно поцеловала? — высунулась из своей комнаты Айдым. — Ой, извините, я забыла, что теперь вам запретили на сцене целоваться!