Диктор сообщил об окончании специального выпуска.
Лишь сейчас Абдулла почувствовал холод, охватывающий тело. Руки, оказывается, уже давно ледяные. До плеч. Стужа подбирается к груди, к сердцу.
Пустив теплую воду, подержал под ней руки и ничего не почувствовал. Включил горячую. То же самое.
Пришла с улицы Сельби.
Абдулла протянул к ней руки:
— Потрогай. Они холодные?
— Как же они могут быть холодными, раз ты мылся под горячей водой? — удивилась Сельби.
Рассказать бы ей, в чем дело. Но нельзя. Нельзя взваливать на нее страшный груз. Все равно под ним окажется. Так пусть хоть немного побудет в неведении.
— Сельби, оказывается, есть у нас люди, которые догадывались, что взорвется динамит.
— Не ляпни где-нибудь на улице. Ты, как и дочь, за языком не следишь. Не успеешь опомниться, как схватят и три шкуры спустят.
— Да я же вообще, не конкретно. Люди про обстановку общую говорили, — спохватился он.
— Никто не будет разбираться, общая — не общая. Не маленький, понимать должен. И не дай бог в огне, зажженном другими, сгорят ни в чем не повинные…
«Одним из них должен стать я. Но ведь и ты сгоришь, родная моя, — подумал с болью Абдулла. — Не успела успокоиться после беды с сыном — теперь обрушатся на твою голову беды непутевого мужа».
Сидеть дома и ждать, пока за ним придут, невозможно. Распирает. Надо выйти, хотя бы прогуляться.
— Дочь еле домой затащила, ты теперь куда-то собрался! — запричитала Сельби. — Люди дома сидят, высунуться боятся.
— Я ненадолго, вокруг дома пройдусь. Кто спросит, скажи, что пошел в театр.
— Какой театр, ты на часы глянь!
Абдулла вышел на дорогу, соединяющую три микрорайона. Все как прежде, тишина. Хоть и называется Ашхабад столицей, но столичного бурления вечерней и тем более ночной жизни в нем давно уже нет. После десяти часов на улицах только редкие прохожие. Кинотеатры давно закрыты, даже молодежь сидит у телевизоров. Раньше в парках гремела музыка на танцплощадках, по аллеям юноши и девушки гуляли, смех, флирт, знакомства, ожидание встреч — где теперь та особая атмосфера парков времен его молодости? Увы… При советском тоталитарном режиме летом возле кафе и магазинов ставились столы и стулья, кафе под открытым небом, как в Париже… — усмехнулся Абдулла. — Теперь запрещено. Даже на свадьбах после одиннадцати вечера приказано выключать музыку. Если соберутся на углу три-четыре человека, тут же появляется полицейский. Кстати, вот и он. С рацией в руках, с пистолетом на поясе.
— Где живешь?
— В Ашхабаде.
— Предъяви паспорт.
— Дома оставил.
— А где твой дом?
— Самый крайний в том ряду, вон тот подъезд, квартира номер… Вышел в магазин.
— Покупай, чего надо — и тут же двигай домой, не высовывайся.
— Спасибо, понял.
Абдулла пригляделся. Обычно возле поста «02», расположенного рядом с двумя мелкими магазинчиками и кафе, постоянно дежурили два человека. Сейчас — четверо. И вдоль всей улицы, насколько хватает глаз, патрулируют полицейские, выдерживая интервал в двадцать-тридцать шагов. И ни одного прохожего, кроме Абдуллы.
Он зашел в магазин, купил пачку жвачки. Вышел. Полицейский следил за ним. Абдулла направился к своему дому. Обогнул его и двинулся туда, куда вдруг решил непременно попасть.
12. На темной улице
Он шел к Джемал. Ему казалось, что рядом с ней станет легче, что хоть на краткий миг забудет про страх, избавится от гнетущего чувства тревоги. Через два микрорайона старых трехэтажек к ее дому вела широкая прямая улица. В стороне — темные узкие улочки, затененные густыми деревьями, запутанные в тупиках и лабиринтах. Абдулла будто в джунгли попал. Здесь и ясным днем потеряешься, собьешься с пути, а ночью черт ногу сломит или глаз выткнет. Окраинные жители Ашхабада с трудом приспосабливались к жизни в городских домах, без своих дворов, где и происходит их жизнь. Издавна обитатели квартир на первых этажах захватывали близлежащие кусочки земли под окнами, огораживали их немыслимыми стенами из проволоки, листов жести, спинок старых кроватей и прочего живописного хлама, высаживали колючие кустарники, а некоторые так держали там и злых собак. Гаражи для машин и мотоциклов ставились где попало и как попало, образуя дополнительные проулки и закоулки. Сейчас завоеванные дворики начали беспощадно сносить — Великий Яшули сказал, что Ашхабад должен стать беломраморной столицей, на зависть другим городам, с широкими и ясными проспектами.
А пока Абдулла продирался через проулки. Дважды упирался в тупик, два раза на него нападали собаки. Хорошо, никто с ружьем не выскочил и не огрел дубинкой, приняв за вора. В некоторых двориках, огороженных, словно крепости, горит свет, расставлены столы, стулья, посуда, но людей нет, никого не видно, будто провалились. Конец мая, жара, к вечеру поднимается удушливый смрад от разогревшегося за день асфальта. В такие вечера спасаются на улице, чай пьют в садиках, отдыхают на скамейках. Загнать в душные квартиры мог только телевизор — чрезвычайные сообщения о покушении на любимого руководителя.