В поле зрения Абдуллы появился человек в камуфляже. Огромный, мощный да еще с автоматом на плече. Абдулла сжался от страха: вот сейчас наведут на него дуло, прикажут спуститься с вершины и куда-нибудь поведут. Или пристрелят на месте — кто знает, что это за люди. Труп растерзают шакалы — и никто не узнает, как и куда пропал артист Абдулла Нурыев. В Туркмении давно привыкли, что люди исчезают без следа.
Абдулла открыл глаза — оказывается, он зажмурился, представляя свою незавидную судьбу, — и вдруг рассмотрел, что человек в камуфляже нагружен разноцветными бутылками, несет их в охапке, как гору подарков. Абдулла закрыл и снова открыл глаза, осторожно помотал головой, но видение не исчезло. Грозный, могучий человек в камуфляже, с автоматом через плечо, нагружен был бутылками, как арба, доверху. Пройдя метров сорок, он остановился на взгорке. На пикник приехали? Только почему он один и из других автомобилей никто не выходит? Когда пикник — кругом шум и смех, беготня и суета. Здесь же — зловещая тишина, одинокая фигура и застывшие в отдалении машины.
Человек в камуфляже тем временем расставил бутылки в ряд, через два шага друг от друга. Проверил, насколько надежно они стоят, и бегом вернулся к машине. И тут же прогремел выстрел. Абдулла заметил, как взвихрилась пыль у крайней в ряду красной бутылки.
— Да убери ты эту свою берданку! — раздался злобный голос. На каменистую землю упало что-то тяжелое, видимо, ружье, презрительно названное берданкой.
Однако Абдуллу поразило другое — голос показался ему знакомым. Не успел он задуматься, где слышал, как по ушам ударил грохот автоматной очереди. Осколки стекла, брызги разноцветных напитков полетели во все стороны.
По горам раскатилось эхо. Заглушая его, вблизи раздался раскатистый смех. И тут Абдулла узнал его сразу. Сомнений не было — Сам! Великий Яшули! И раздраженный голос — его голос! Значит, внизу стоит Президент и Главнокомандующий, которого в народе чаще всего называют Великий Яшули.
По спине, по ложбинке, ручьем потек горячий пот. Разум Абдуллы еще не осознал всей меры ужаса, а тело уже отреагировало. Если его заметят — конец. Террорист в засаде на Президента! Сразу же откроют шквальный огонь. Абдулла где-то читал, что плотная автоматная очередь разрезает тело пополам.
Лишь бы сразу не начали стрелять. А потом, Абдулла надеялся, — Великий Яшули его узнает. Должен узнать. По стране легенды ходят о его цепкой, феноменальной памяти. А уж Абдуллу Нурыева как не узнать. Если же не вспомнит, Абдулла скажет, что он — тот самый артист, который исполнял роль Гюн-хана, сына Огуз-хана, исторического прародителя туркмен, основателя древнейшей туркменской государственности.
Совсем недавно, еще в прошлом месяце, вся Туркмения отмечала день рождения Великого Яшули. На площади, перед его дворцом с золотыми куполами, Абдулла произносил монолог Гюн-хана, и телевидение разносило его голос по городам и весям. По режиссерскому замыслу, высочайше одобренному Великим Яшули, основатель гуннской империи как бы из глубины веков обращался к своему наследнику — Президенту независимого, суверенного Туркменистана. Президент стоял на высокой трибуне, и Гюн-хан-Абдулла простирал к нему руки, чеканя звенящие слова: «Ты поразил весь мир, подарив своему народу Золотой век в начале Двадцать Первого века! Ты достиг того, чего мы не смогли достичь. Сегодня у великой огузской империи появился величайший наследник — ты! Значит, не напрасно проливалась в веках священная кровь, не напрасны были жертвы на тысячелетнем пути!»
Великий Яшули не мог не запомнить такие слова. А значит, и артиста. Наверняка поинтересовался, кто выступал на торжествах в образе Гюн-хана? Ему, конечно, доложили: Абдулла Нурыев, заслуженный артист республики. У Великого Яшули память, словно капкан. Кто попал — не выберется. На случай, если не запомнил и не поверит, Абдулла может повторить монолог Гюн-хана тут же, на вершине холма, перед ним.
Сверху послышался нарастающий гул вертолета. Видимо, облетает район по широкому кругу, обеспечивая безопасность Великого Яшули. Удивительно, что вертолет только один. Возможно, Сам не захотел привлекать внимание к поездке на холмы, к упражнению в стрельбе по бутылкам. Однако и одного вертолета достаточно, чтобы заметить Абдуллу. И расстрелять из крупнокалиберного пулемета или из автоматов службы безопасности Президента. Опять же в кино видел, как бьют сайгаков с неба. Сайгаки хоть бегут, надеясь спастись, а он лежит, как неподвижная мишень. У сайгаков пятнистая шкура, сливающаяся с местностью, а Абдулла в американском джинсовом костюме. К счастью, за прошедшие небогатые годы костюм потерял ярко-синий цвет, называемый индиго, и превратился в серую тряпку, неразличимую на серой земле. Гул стал удаляться, зато приблизился лай собак. Абдулла кожей ощутил, как стягивается петля вокруг него. И сам себе дал команду: «Встань медленно, с поднятыми руками». Но тело отказывалось подчиниться приказу. Язык присох к небу. Не то что монолог Гюн-хана, даже имя свое назвать не в силах. И разве то, что он артист, игравший роль Гюн-хана, избавляет его от подозрений? Но если выйти с поднятыми руками, сразу стрелять не будут. Возможно. Надо надеяться, спросят: «Что тут делаешь?» Отвечу: «На прогулку вышел». Начнут пытать: «Почему за камнем прятался?» Ответить нечего. Скажут: «В театре сегодня рабочий день, а почему ты не на рабочем месте?» И — самое страшное: «Откуда тебе стало известно, что Президент приедет сюда?»