— Ты и вправду бредишь, — Джемал положила ладонь на лоб Абдуллы. — Вроде бы температуры нет. Почему ты говоришь, закрыв глаза?
— Тело охватывает холод.
— Может, плед на тебя накинуть? Или выключить кондиционер?
— Нет, я не мерзну. Холод — это совсем другое.
— Ох, не пугай меня снова, Абдулла! Сможешь сам подняться?
— Силы вроде еще остались, — пошутил Абдулла.
— И на том спасибо. Встань, пожалуйста, а то опять заснешь — и что я тогда делать буду?
Джемал даже попыталась помочь. Абдулла поспешно поднялся. Джемал улыбнулась.
— Не поняла, это игра была или на самом деле. Ну ладно, посидели, поговорили. Не обижайся, Абдулла-джан, возвращайся домой.
— Пойду, конечно, ухожу…
Когда Абдулла дошел до порога, Джемал остановила его. Глаза ее были полны слез.
— Обними меня, что ли.
Абдулла обнял ее, ничего не испытывая. Джемал, почувствовав это, отодвинулась и, как и в прошлый раз, поцеловала его в лоб.
21. Последнее свидание
Сельби с утра исчезает из дома и появляется лишь вечером. Абдулла догадывался — ищет Хыдыра, ходит по знакомым, спрашивает, стучится во все двери: в военкомат, в милицию, звонит в Мары. Там, наверно, ей отвечают, что сын благополучно служит, но сейчас в командировке и приехать к нему нельзя. Абдулла не раз порывался сказать, что бесполезно, не надо стараться и терзаться. Да разве можно говорить такое матери! И потом, она же вцепится в него: «Почему ты уверен, что бесполезно? Что ты знаешь? Откуда знаешь? Почему не говоришь?» Его же и сделает виноватым. У кого болит душа — проклянет и самого Аллаха. Абдулла ведь тоже ничего не знает — просто предполагает, пришел к выводу, что Хыдыр где-то в тюрьме, держат как заложника. Лишь обмолвись — и Сельби помчится в прокуратуру, будет пробиваться к Айдогдыеву. Что она ему скажет? Ничем не поможет Хыдыру — только хуже сделает.
Абдулла понимал, что он тоже заложник. Айдогдыев ждет, когда Абдулла принесет подписанный донос. Да он все что угодно подпишет — лишь бы помогло сыну. Так, небось, и думает Айдогдыев. Так думают и Сельби, и Джемал. Подпиши — и все, Гулназару ничем не поможешь, надо спасать Хыдыра. Однако, по некоторым признакам, Айдогдыев ведет более сложную игру. Абдулла был уверен, что от Хыдыра требуют показаний против его дяди Гулназара. А Хыдыр молчит. Потому и необходим донос за подписью Абдуллы — тогда у следователя появится козырь против Хыдыра: вот видишь, твой отец во всем признался! И Хыдыр окончательно возненавидит трусливого отца.
Абдулла гордился сыном и радовался, что может ему помочь — не подпишет никаких бумаг. Пусть Айдогдыев лопнет от злости!
Вечером Абдулла беседовал с соседом на скамейке у подъезда, когда подбежал один из мальчишек, игравших на пустыре в футбол:
— Дядя Абдулла, вас дядя военный зовет! Их машина вон там, за детским садиком!
Абдулла сразу понял, что это не люди Айдогдыева. Если «военный» — значит, плохие вести о Хыдыре.
С тех пор как сына забрали в армию, он жил в постоянном подсознательном страхе. Как и все родители. Просил прощения у Аллаха: «Это всего лишь тревога, порожденная смутными временами. Не осуждай, что думаю о плохом, мы рабы твои, Аллах!» А недавно вычитал в книге средневекового иранского мыслителя, что дурные предчувствия на самом деле — неосознанная мудрость души. Они постоянно готовят человека к внезапной беде, играют роль амортизатора, ослабляющего силу удара судьбы. Абдулла снова почувствовал, что руки начинают холодеть.
На асфальтовой площадке перед детским садом стояла машина «Скорой помощи». Шагах в десяти-пятнадцати перед ней нервно прохаживался военный, куря сигарету. Абдулла почувствовал, как привычный холод поднимается от ног.