Исходная постановка вопроса гласит:
«Но не создаст ли новая революция, которая приведет к господству совершенно новый класс, подобно первой революции, новые боевые средства и новую систему ведения войны, по сравнению с которой нынешняя, наполеоновская, окажется такой же устаревшей и бессильной, какой оказалась система времен Семилетней войны перед системой времен первой революции?»
Забегая вперед, скажем сразу, что Энгельс дает положительный ответ на данный вопрос. Но вместе с тем он приходит к выводу, что революция не могла бы сразу существенно изменить средства и способ ведения войны. И поэтому, если иметь в виду возможную войну между революционной Францией и Священным союзом уже в следующем, 1852 г., то такая война может и со стороны революционной Франции вестись только современными – т.е. прежними, наличными, уже существующими, а не какими-то новыми – средствами и способами.
Но в ходе рассуждений, ведущих к такому конечному выводу, Энгельс высказывает массу интереснейших соображений об особенностях армии будущего общества.
«Итак, – резюмирует он свой анализ военной истории со времени великой французской революции, – современный способ ведения войны предполагает эмансипацию буржуазии и крестьянства, он является военным выражением этой эмансипации»[723].
И затем переходит к выводам относительно будущего:
«Эмансипация пролетариата, – предвидит он, – в свою очередь, будет иметь свое особое выражение в военном деле и создаст свой особый, новый военный метод. Cela est clair [Это ясно]. Можно уже сейчас до известной степени предвидеть, в чем будут заключаться материальные основы этой новой системы ведения войны[724].
Но в такой же точно мере, как простое завоевание политической власти современным неопределившимся и отчасти плетущимся в хвосте других классов французским и германским пролетариатом само по себе было бы еще весьма далеко от действительной эмансипации рабочего класса, которая заключается в уничтожении всех классовых противоречий, точно так же и способ ведения войны, который первоначально должна будет применить ожидаемая революция, будет весьма далек от того способа, который будет применять действительно освободившийся пролетариат.
Действительное освобождение пролетариата, полное устранение всех классовых различий и полное обобществление [vollständige Konzentrierung] всех средств производства во Франции и в Германии предполагают, во-первых, участие Англии в этом процессе, а во-вторых, по крайней мере удвоение средств производства, имеющихся сейчас в Германии и Франции[725]. Новый способ ведения войны как раз и предполагает наличие этого.
Выдающиеся нововведения Наполеона в военной науке не могут быть преодолены посредством чуда; новая военная наука будет в такой же мере необходимым продуктом новых общественных отношений, в какой военная наука, созданная революцией и Наполеоном, явилась неизбежным результатом новых отношений, порожденных революцией. И точно так же, как пролетарская революция в промышленности будет заключаться отнюдь не в упразднении паровых машин, а в увеличении их числа, – так и в военном деле речь пойдет не об уменьшении массовости армий и их подвижности, а, наоборот, о поднятии того и другого на более высокую ступень.
Предпосылкой наполеоновского способа ведения войны явились выросшие производительные силы; предпосылкой каждого нового усовершенствования в системе ведения войны также будут новые производительные силы».
Говоря о новом способе ведения войны (с целью защиты, обороны коммунистического общества), возникающем с уничтожением классов, Энгельс предвидит: «По своей массе и стратегической подвижности эти армии будут обладать, следовательно, неслыханно страшной силой. Тактическая подвижность… у таких солдат также будет стоять на гораздо более высокой ступени. По силе, ловкости, интеллигентности они превзойдут всех тех солдат, которых может дать современное общество. Однако, все это сможет быть осуществлено, к сожалению, лишь через много лет[726]; к тому времени подобные массовые войны уже вообще не смогут иметь места, вследствие отсутствия равного противника. В первый же период пролетарской революции для всего этого будут отсутствовать основные предпосылки; тем паче в 1852 году».
Общий результат этой важнейшей части своего исследования Энгельс резюмирует так: «Революция будет воевать современными военными средствами и при помощи современного военного искусства против современных же военных средств и современного военного искусства»[727].
724
Это уже специфически марксистская постановка вопроса. За ней стоит, в конечном счете, материалистическое понимание истории. Ни один из предшественников научного коммунизма, разумеется,
725
Снова мысль о необходимости дальнейшего развития производительных сил после завоевания пролетариатом политической власти для создания материальных условий перехода к коммунистическому обществу, ясно высказанная уже в «Принципах коммунизма» и «Манифесте Коммунистической партии».
726
«Ряд лет», – писал Маркс Рёзеру в июне 1850 года. «15, 20, 50 лет», – говорил Маркс, выступая на заседании ЦК Союза коммунистов 15 сентября 1850 года. «Весьма далеко», «много лет», – говорит Энгельс в данной рукописи. Так с разных сторон представляли себе тогда Маркс и Энгельс продолжительность предстоящего революционного процесса.