Я пришел в настоящий ужас и, не выдержав, закричал:
— Трусливые псы! Айвар, ты тоже трус, прихвостень Локи!
Я кричал так, что сорвал голос, и он отказывался мне повиноваться, и тогда я просто бросился на первого же берсеркера, который, впрочем, вряд ли ощущал мои удары. Двое других оттащили меня и просто швырнули на землю, как мешок зерна, ибо спешили дальше делать свое страшное дело. Я лежал на земле, и стыд заливал мне лицо. Я был ничем перед силой этих людей. О если бы я был сильнее их, я бы показал этим грязным собакам…
— Вставай, Энгус, вставай, мой мальчик!
Ко мне бросился Хагарт, и я понял, что отец стал свидетелем моего поражения. Хорошо еще, что самого его я поблизости не увидел.
— Давай-ка, парень, поднимайся. Люди Айвара не отдают себе отчета ни в чем, как, впрочем, я думаю, и он сам, — пояснил Хагарт, видимо, заметив испуг на моем лице. — Пошли, Энгус, скоро все будет кончено, не успеет еще и солнце сесть, — добавил он, оглядываясь по сторонам.
Он был прав. Еще до заката люди устали от собственного гнева и резня прекратилась сама собой. Меньше, чем за день, город, который воздвигался веками, был превращен в ничто. Я, воспитанный воином, а не мясником, не мог понять необходимости такого уничтожения. Какая-то непонятная тяжесть лежала у меня на сердце и душила мое торжество, когда я шел по разграбленным улицам Ноттингема, залитым кровью и покрытым пеплом.
Больше я не мог гордиться тем, что состою в рядах такого войска. Повсюду, где бы я ни ступил, я слышал только одно: отчаянные рыдания матерей, не знавших, где их дети.
Вся земля была устлана трупами, как ковром, и походила на какую-то дьявольскую декорацию. Ступая по уничтоженному городу, пораженный и сбитый с толку, я вдруг вспомнил мать, вспомнил ее нежность и тихую ласку. Я вспомнил о тех мирных днях, которые прожил в своей деревне, и о тех вещах, которым она пыталась научить меня. Надо сказать, что до этого самое большое влияние на меня всегда оказывал отец, а к словам матери я относился с легким презрением, считая их бабьими бреднями. Эта религия скорби, считал я, предназначена не для настоящих мужчин, а уж тем более не для воинов. И вот теперь, когда все чудовищные последствия войны встали у меня, всегда грезившего о военной славе и подвигах, перед глазами, — я вдруг понял, что мать всем своим состраданием пыталась всего лишь показать мне другую сторону жизни. Она терпеливо старалась внушить мне хотя бы какую-то нежность и внести хотя бы какое-то чувство справедливости в мой жестокий мир воина. И вот чувства, испытанные мной на улицах опустошенного Ноттингема, открыли мне, что старания ее не пропали бесследно. Борьба формирует сознание человека, и никогда уже больше после той великой, но ужасной битвы я не смог стать прежним.
После взятия города карлы под наблюдением норманнов быстро восстановили укрепления и сделали оборону еще прочнее. Айвар знал, что Бурхерд все еще имеет в своем распоряжении остатки армии и никогда не отдаст королевства без дальнейшего сопротивления. Но силы короля были малы и, конечно, не способны взять Ноттингем обратно, особенно теперь, когда его новые хозяева утроили запасы провизии и заново укрепили оборону. Надежды Бурхерда лежали не здесь, а на юге, в Уэссексе, королевстве, ставшем последним оплотом саксов в борьбе против норманнов.
Уэссекс и Мерсия еще в недавнем прошлом являлись смертельными врагами, но мерсийская армия во время попытки завоевания Уэссекса оказалась разбита, и Уэссекс после этого триумфа стал самым могущественным королевством на всей земле англов и саксов. Оно было еще и очень удобно расположено в стратегическом отношении: с севера отлично укреплено природными препятствиями в виде цепи гор и утесов, и его не перерезала никакая судоходная река, как в Мерсии, что и позволяло огромному количеству викингов направлять свои суда в самое сердце страны. Подобно своей соседке, Уэссекс был разделен на шайры, возглавляемые элдорманами, которые также действовали как военная сила. Это давало стране крепкую армию с отличной организацией и прекрасным вооружением.
С разрушением восточной Англии и Нортумбрии Бурхерду оставалось искать помощи только у Уэссекса. Это он и сделал, послав гонцов к королю Этельреду и прося у него собрать большую армию для помощи Мерсии. Этельред отозвался немедленно, ибо понимал, что норманны и особенно датчане должны быть остановлены и разбиты прежде, чем обратят свой гнев на Уэссекс. Поэтому он тут же собрал большое войско и вместе со своим братом Альфредом отправился на выручку к Бурхерду.