— Энгус, Энгус, вставай, парень!
— …
— Вставай, да протри свою заспанную рожу — уверяю тебя, нам есть чем заняться!
Шум сотен человек, занимающихся утренними делами, наконец, привел меня в чувство. Я старательно протер глаза, чтобы сбросить последние остатки сна, которые упорно тащили меня обратно в блаженные грезы.
— Ешь овсянку и будь готов! — приказал Браги, сунув мне миску с пшеницей и овсом, сваренными на молоке. В кашу был также подмешан овечий сыр, что примирило меня с ненавистным варевом. Но я уже и без овсянки пришел в себя и первым делом схватил топор, будто только в нем теперь заключалась вся моя жизнь. Какая, к черту, овсянка в такой день?!
— Куда спешишь, парень? — посмеялся над моей серьезностью Браги. — Дел действительно много, но если не делать каждое из них как положено, то не добьешься ничего.
— Но, Браги… — попытался возразить я. — Я не голоден и хочу поскорей присоединиться к остальным! Мы ведь не на охоту идем… — Я чувствовал закипающее раздражение оттого, что столь важный человек в такой момент говорит со мной так насмешливо и о пустяках.
Но улыбка на лице старого скальда стала еще шире. Плевать он хотел на мои чувства.
— Энгус… Ты еще слишком молод… и слишком серьезен, чтобы идти по жизни на острие клинка, — философски заметил он, и глаза старика хитро блеснули. Когда же я все-таки попытался вырваться от него и присоединиться к остальным, он удержал меня. Потом пристально заглянул в глаза и спросил с улыбкой, словно заранее знал, что на этот вопрос мне не ответить:
— Энгус, а скажи-ка ты мне, каково главное оружие воина?
Я подумал, старый скальд тронулся умом и поспешил сказать первое, что пришло на ум, лишь бы от него отвязаться.
— Ну, Браги, это уж зависит от воина. Например, мое оружие — это боевой топор…
Тут я пустился в объяснения, но не успел сказать и двух слов, как был прерван его смехом, переросшим буквально в истерику.
— Боевой топор? Вот Энгус так Энгус! А, может, лучше меч саксон, каким пользовались те, кто завоевывал это побережье еще до нас? Нет, Энгус, это не оружие, а всего лишь орудия, средства. Главное оружие воина — запомни это раз и навсегда! — это терпение, мой мальчик. Терпение воина завоюет ему все, что он пожелает.
Такое заявление несказанно удивило меня, как будто человек, объясняющий мне, как согреться, вдруг посоветовал голым прыгнуть в ледяное море.
— Терпение, Браги? Но о каком терпении может идти речь? Терпение! Да это последняя вещь для воина! Только представить себе: стоять и ждать нападения врага!
— Терпение не значит бездействие, Энгус, — тихо ответил старик.
Тон его стал серьезен. Он снова превратился в учителя, который в далеком детстве учил меня множеству вещей, необходимых для благородного человека. И то, что говорил старый скальд, настолько заинтересовало меня, что я забыл про свой порыв бежать к собиравшимся воинам. Любопытство мое было задето. А он говорил в своей привычной манере, которая, собственно, и составляла всю суть его занятия: неспешного повествования о минувшем, о великих пирах, о превращении сиюминутных героев в воинов вечных легенд, о жестоких битвах в борьбе между небом и землей. Браги был, пожалуй, единственным образованным человеком на нашей земле простаков и грубых вояк, и недаром он тоже носил титул ярла… Я слушал его со вниманием и радостью, но как я мог быть терпеливым?! Наступал момент, которого я ждал всю жизнь, — момент моей инициации, моего крещения огнем. Я участвовал в первом своем военном походе и поэтому был возбужден и нетерпелив сверх меры.
Но хитрый Браги почувствовал, что я все-таки попался к нему на крючок, и не спеша продолжал:
— Терпение — есть знание того, как дождаться наилучшего момента. Знаешь ли, почему твой отец носит прозвище Хладнокровный?
На этот счет существовало много историй, но версию Браги я еще никогда не слышал. Однако, чтобы еще больше подзадорить старика, я пробурчал:
— Да я уже тысячу раз все это слышал.
— Нет, я никогда не рассказывал тебе об этом, Энгус. Морской Волк был тогда еще совсем молод и отправился в поход за добычей на побережье Нортумбрии. Отряд высадился в Дайблинне[4], где соединился с силами норвежцев, пытавшихся взять Эрмах, но отброшенных его защитниками…
— Да я же сказал, что уже слышал эту историю! Отец прикрывал своих боевых товарищей с пылом, восхитившим даже ирландцев, которые позволили им беспрепятственно отступить.
— Да, Энгус, но прозвище свое он заслужил вовсе не так, не теми храбростью и пылом.