XXXIII,4
[«§ 4. Не следует много смеяться по поводу разных вещей и пусть смех твой не будет разнузданным».]
После общего увещевания, адресованного человеку, занимающемуся философией, о необходимости сохранения постоянства нрава, чему весьма способствует молчание, [Эпиктет] устраняет величайший порок излишнего проявления радости, выраженного в смехе. Через это, как кажется, [Эпиктет] указывает и на порок, противоположный чрезмерной радости, — печаль. Смех — это излияние чрезмерной душевной радости. Смех возникает, когда воздух внутри нашего тела расширяется и создает звук, напоминающий плеск воды. Стало быть, смех извращает стабильное и благостное состояние души и тела,[149] подобно тому как и противоположные проявления — печаль и рыдания нарушают уравновешенное постоянство. По этой причине следует остерегаться смеха, особенно, когда это происходит прилюдно. И если когда-либо возникнет необходимость посмеяться, чтобы не выглядеть совершенно чуждым улыбке, и не делать наш нрав излишне угрюмым и также, чтобы нашим друзьям не показалось, что мы совершенно лишены всякой обходительности, то надо помнить, что лишь немногие вещи достойны смеха. Стало быть, человек, смеющийся по многим поводам, легко поддается бурной радости. Поэтому не следует часто и на длительное время поддаваться смеху. Такой смех [Эпиктет] называет разнузданным. Смех не должен быть громким и распущенным. Я думаю, что именно такой смех [Эпиктет] называет разнузданным. Смех должен, скорее, походить на улыбку, когда мы лишь слегка раздвигаем наши губы.
XXXIII, 5
[«§ 5. Вообще не клянись, если это возможно. В противном случае по возможности отказывайся».]
В перечне обязанностей по отношению к самому себе, после осуждения больших и сильных отклонений от стабильного душевного состояния, [Эпиктет] говорит о почитании Бога. Ибо клятва призывает Бога в свидетели и делает Его посредником и поручителем в том, о чем идет речь в клятве.[150] Призывание Бога в делах человеческих, — а это то же самое, что сказать — в делах мелких и незначительных, — подразумевает недостаточное к Нему уважение. Поэтому следует совершенно, если это возможно, отказаться от клятвы. Следует, скорее, претерпеть тяжкий труд и жестокое наказание, нежели принести клятву. Но если когда-нибудь возникнет необходимость с помощью клятвы спасти от опасности друга или дать клятвенное ручательство за своих родителей или отчизну, то лучше претерпеть все, нежели нарушить скрепленное Богом соглашение.
XXXIII, 6
[«§ 6. Пиры с людьми посторонними и непричастными к мудрости отвергай. Но если когда-нибудь доведется, внимательно следи за тем, чтобы не опуститься до поведения невежды. Знай, что если друг твой замаран, то общаясь с ним, даже если сам был чист, неизбежно замараешься».]
Отвергая безразличное отношение к Богу, [Эпиктет] подавляет многоликое желание, устанавливая для него пределы. Он начинает свое объяснение с необходимости пищи и прочих телесных потребностей. На пирах образованных людей не слишком заботятся о еде, питье и пиршественных удовольствиях. В действительности такие пиры являются словесными общениями и беседами. Об этом свидетельствуют пиры, рассказанные Платоном, Ксенофонтом и Плутархом.[151] Напротив, пиры большинства людей, нацеленные на телесные удовольствия, походят на кормежку бессловесных животных. Поэтому хорошо сказано, что стол, за которым не ведется беседа, ничем не отличается от кормушки. Стало быть, приличному человеку следует отвергать обычные пиры, не соответствующие его внутренней установке. Но если случится так, что участия в таком пире потребует праздник, либо станет принуждать отец, долг вежливости, или возникнет какая другая необходимость, то пусть, говорит [Эпиктет], находится в напряжении твое внимание, а это значит — пусть твоя душа бодрствует и сохраняет себя в своих собственных пределах. Иначе, отступив от самой себя и обретя стремления обычного человека, она скатится до их положения и из-за своих неразумных стремлений осквернит себя, общаясь с простецами. Ибо всякий, кто вручает себя замаранным людям, следует за их стремлениями — это и означает общение с ними. Даже если этот человек был чист и имел чистые стремления, то он оскверняется, общаясь с замаранными людьми. Ибо осквернение — это смешение чистого с нечистым.
XXXIII, 7
[«§ 7. Заботы о теле принимай не далее необходимого, например, пищу, питье, одежду, жилище, прислугу, а все, что касается славы и удовольствия, отсеки напрочь».]
149
Сf:
151
Распространенная в античной литературе, начиная с Платона и Ксенофонта, тема симпосиальной беседы. Если написанные на эту тему сочинения упомянутых авторов сравнительно не велики по объему, то созданные в поздней античности «Застольные вопросы» Плутарха и «Пирующие софисты» Афинея из Навкратиса просто огромны. Небольшим по объему сочинением симпосиального жанра, принадлежащим перу Плутарха, является «Пир семи мудрецов».