Следует стремиться не просто к наилучшему, но к наилучшему, состоящему из того, что соразмерно нам. Ничего не выходит из того, что требует чрезмерных усилий. Поэтому не следует опрометчиво надевать слишком большие маски, как, например, маску учителя, философа, корабельного кормчего или городского магистрата. Ведь лучше приобрести добрую славу в маске более скромного персонажа, не только справившись с его ролью, но оказавшись выше нее, нежели опозориться, не достигнув высоты той роли, которая превосходит твои силы. Лучше хорошо водить детей за руку в школу, нежели быть в ней плохим наставником. Лучше хорошо вести свое домашнее хозяйство, нежели быть скверным городским магистратом. Кроме того, мы позорим себя, не справляясь с ролью, превосходящей наши силы, — я имею в виду позор не во мнении людей, но в самой природе этого дела, — мы теряем и то, в чем смогли преуспеть, взявшись за дело, чрезмерное для наших сил. И в трагедии, и в комедии актер, хорошо справляющийся с ролью раба, лучше, нежели тот, кто не может сыграть хозяина или царя. Эта глава повествует у меня о справедливости и побуждает избирать достойную своей жизни роль и избегать корыстолюбия.
XXXVIII
[«Подобно тому как во время прогулки ты следить за тем, как бы не наступить на гвоздь и не подвернуть ногу, так же точно следи за тем, как бы не повредить руководящее начало твоего разума. Если ты сохранишь его в каждом деле, то приступишь к нему с меньшей опасностью для себя».]
Человеческая душа испытывает двоякий вред. Пронзенная неразумными страстями и приклеенная ими к нашему телу, наша душа издает недовольные звуки, но становится жертвой своих страстей, которые, обретя силу, правят ею как тираны. С другой стороны, наша душа терпит ущерб из-за своего ошибочного суждения, когда не может отделить себя от своих неразумных страстей. Итак, наш наставник советует беречься той и другой опасности в нашей жизни, которую он уподобил прогулке, а именно, чтобы мы не прокололи нашу душу, наступив на неразумные страсти, которые, в свою очередь, будучи телесными страстями, пригвождают пашу душу, словно гвоздями, к телу. Какой гвоздь[159] может пронзить столь же сильно, как эти неразумные стремления, заставляющие нашу душу считать себя одним общим целым вместе с неразумными страстями и собственным телом? Извращение предполагающего, но не знающего истины начала и той части души, которая ближе к земле, с помощью которой наша душа имеет нечто общее с нашим телом и участвует в телесной жизни, [Эпиктет] естественным образом уподобил вывиху ноги. Подобно тому как во время прогулки мы предохраняем наше тело, точно так же [Эпиктет] призывает в занятиях житейскими делами хранить нашу разумную душу — нечто, по природе главенствующее в человеке и в первую очередь для него характерное, дабы душа, воспламененная этими страстями, по своей ненасытности, либо извратив по своей лености правильное суждение и мнение, не позабыла саму себя. Ибо если мы, как идущие на прогулке, предохраним себя как от того, так и от другого, то сможем с меньшей для себя опасностью браться за любое дело. Ведь если нам случится немного оступиться, то, будучи внимательными, мы легко исправим случившееся. Если, ослабив внимание, наступим на гвоздь или неловко поставим ногу, то благодаря нашей осторожности мы легко отдернем нашу непораненную ногу от гвоздя и сохраним ритм нашей походки.
XXXIX
[«Мерой имущества для каждого является его тело, как нога является мерой для обуви. Если ты будешь держаться этого принципа, то сохранишь меру, а если превысишь ее, то впредь неизбежно понесешься вниз как с откоса. Как и с обувью, если ты превысишь меру, необходимую для ноги, обувь сделается сначала позолоченной, затем окрашенной в пурпур, затем станет расшитой. Ибо нет предела тому, что однажды преступило меру».]
Вещам, относящимся к телу, таким как одежда, пища, имущество, деньги свойственны два аспекта — их приобретение и использование. Итак, [Эпиктет], сказав сначала об их использовании, а именно, что пользование ими не должно заходить далее непосредственной потребности нашего тела, а от всего лишнего, имеющего отношение к показному блеску или роскоши, следует отказаться, теперь наставляет нас в приобретении этих вещей, говоря, что и в этом мерой является наше тело. Ибо если мерой приобретения является пользование — ведь мы и приобретаем ради того, чтобы пользоваться. — а мерой использования является тело и его потребности, то из этого явствует, что и мерой приобретения может являться наше тело и его потребности. Поэтому если каждый обратит внимание на эту необходимость, то удовольствуется простыми кожами — кожа, положенная сверху, служит для согревания и защиты ноги, а подложенная снизу — защищает стопу в случае, если мы непосредственно наступим на вредные для нас предметы. По если кто-то превысит потребности собственной ноги в сторону роскоши и украшения, то обувь станет позолоченной, затем, говорит [Эпиктет], окрашенной в пурпур, затем расшитой драгоценными нитями. Столь велико было излишество римлян в порфировой и расшитой обуви, что ее даже предпочитали позолоченной.
159
Открытая обувь древних часто приводила к травмированию ног лежащими на дороге острыми предметами.