Аринский молчал. Он не отрываясь смотрел в свой бокал с алкоголем, о чем-то думал и будто вообще нас не слушал. А я вдруг тоже задумалась. С чего бы мы сейчас все это ему рассказывали? Почему дружно выдавали все тайны Ведьм инквизитору?
— Почему у тебя в копилке одно сердце? Как же граф? Как же маркиз? — Равнодушно спросил герцог.
И хотя он этого не сказал, все поняли, что главного он не спросил. Этот вопрос читал я в нервных жестах, в том, как он осушил бокал одним махом.
"Как же я?" — кричали его серые глаза.
— Они не любили Стану. — Грустно ответила Мара. Нет, ей не было жалко инквизиторов. Просто, если бы их засчитали, задача бы упростилась, и от этого девушке хотелось вернуть магов к жизни, заставить их меня полюбить и снова упокоить. — Не путайте любовь и страсть, неужели вы совсем не знаете разницы?
— Разве ведьмы верят в любовь? — Аринский приподнял одну бровь и бросил насмешливый взгляд на повелительницу разумов.
Веда фыркнула.
— Официально — нет. То есть мы не должны в нее верить, потому что иначе имидж пострадает. Вы же все мечтаете видеть нас злодейками, беспощадными стервами, неспособными на чувства. А между тем, ведьмы влюбляются, рожают, любят — как и все женщины. Разве что замуж не выходят, как правило. Но и это скорее ваша вина — вы же считаете, что ведьма по своей натуре блудлива. А кому нужна гулящая жена? Рога не охота носить ни одному мужчине!
— Больше того, — Мара прочистила горло. — Изначально ведьмы были полной противоположностью своего нынешнего образа. Мы — хранительницы природы, защитницы слабых, средоточие любви и носители ее силы.
Они говорили то, что когда-то рассказывала им я. А до того — мне Бояна. Она говорила про истинное предназначение ведьм, про нашу настоящую сущность, а не навязанные образцы поведения. Только не сказала, в какой момент все изменилось. Когда нас начали ненавидеть? Почему мы были вынуждены меняться, чтобы выжить?
— И в чем разница между любовью и страстью? — Голос Аринского звучал глухо.
Ответила Мара, несколько секунд молчала, подбирая слова, а потом осторожно произнесла.
— То, что вы чувствуете, когда Стана полна сил, бодра и мила — страсть. То что чувствовали, когда думали, что она умирает, — похоже на любовь. Похоже, потому что это чувство нельзя вызвать искусственным путем. — Поспешно пояснила Мара. — Желание мужчины обладать — страсть, желание защитить — любовь.
— Ну есть еще косвенные признаки. — Охотно поддержала рассказ Веда. — Например, у мужчин возникает желание показать всем, что эта женщина занята. Только для этого они и женятся по любви. И еще детей хотят только от любимых женщин. Если когда-нибудь вам не станет страшно от мысли, что вы можете стать отцом, то это либо врожденная смелость, либо любовь.
— Стана, а вы как считаете? В чем разница между страстью и любовью? — Аринский смотрел на меня выжидательно, будто хотел поймать на лжи.
Я мысленно выругалась, поняв, что творят сестры. Они решили создать максимально прочную эмоциональную привязку Аринского ко мне, чтобы потом, когда я сняла приворот, чувства у него остались. Не получив ответа, герцог останется с разбитым сердцем. А я смогу приблизиться к цели еще на шаг.
Пекло, какие же они… Ведьмы!
— Я не верю в любовь, лорд ректор. — Я улыбнулась, стараясь не выглядеть слишком злой. — И, кажется, уже говорила об этом. Несмотря на то, что сказали мои сестра, факт остается фактом — искусственно можно вызвать любые чувства. Все зависит от могущества ведьмы. Разве у вас нет желания меня защищать? Разве вы не делали мне предложение, чтобы показать всем, будто я вам принадлежу? Ваши чувства — ложь. Иллюзия, которую мастерски вызвала я своим приворотом. А Веда с Марой — молодые и наивные девушки, которые еще не разучились верить в подобную чепуху. Они вам и не такое расскажут.
Яростный взгляд на напряженных сестер наверняка очень контрастировал с мягкой улыбкой, но мне было наплевать. Гнев поднимался удушливой волной, накатывал миг за мигом с все большей силой. Мне хотелось прибить Веду и Мару. Хотелось хорошенько жахнуть по ним парочкой заклятий, но я стерпела. И даже отвернулась, обратив все внимание на герцога, который против воли делал все, что от него требовали мои сестры.
— Стало быть, любви нет?
— Разумеется, нет. А если бы и была, то это самое ужасное чувство на земле. Хуже ярости и презрения.
— Вы так считаете?
— Да, и вполне оправдано. Любовь толкает на более глупые и жуткие вещи, но при этом не дает никаких гарантий. Раз даже сам бог любви предавал свою жену раз за разом, наплодив целую расу инкубов и суккубов. О какой верности может идти речь?