— Посмотри на этих людей…
В парке было людно. Снующие туда-сюда лакеи, бегающие дети и обсуждающие новости матроны.
— При любой попытке ее уничтожить жители многих государств просто перестали бы существовать и превратились бы в ничто, в ходячих мертвецов. Ты забыл — она страж Пограничья! Хладнокровный убийца.
— А как же твои боги?
— А богам в этот мир пока хода нет! — в тон ему ответил Вервольф.
— Для чего ты создал центр Целительства? — не унимался Кевин.
— Во-первых, нам надо было на что-то существовать. И почти все приезжающие сюда за помощью получают то, зачем они приехали, а именно исцеление. Эвриала-Энигма ведь сильнейший маг и поставить человека на ноги ей раз плюнуть. Конечно, помощь оказывается не безвозмездно, за все в этой жизни надо платить.
— Так в чем фишка?
— А фишка — это во-вторых, моей госпоже все-таки надо восполнять энергию, когда магические силы ее истощаются и той энергии, что она получает в местах силы, недостаточно. Вот тогда нам нужны жертвенные овцы, ведь человеческая душа очень калорийная, — с ироничной улыбкой констатировал он.
— Так вот для чего придумана доверительная беседа?! Ты взял на себя роль Бога — даруешь жизнь одним и отнимаешь ее у других! Теперь все стало на свои места.
Молодой человек иронично уточнил:
— Ну не нужно утрировать. Хотя… может, ты и прав. У меня есть очень плохая привычка — видеть людей насквозь. Нелюди не проходят мой отбор.
«Стервятник», — пронеслось в голове у Кевина.
Молодой человек в голос рассмеялся.
— А я и есть стервятник, очищаю Землю от падали. Смех его был настолько искренним, что на какое-то время Кевин забыл, что находится в обществе опасного собеседника, врага. Рядом с ним удобно расположился в мягком кресле и с бокалом коньяка его сын Жан. Раньше они часто сидели и спорили о всякой всячине. Какая-то необыкновенная тоска по прошлому врезалась в его сознание. Парень, не отреагировав на перемену, произошедшую в собеседнике, продолжил:
— Человечество много десятилетий бьется над созданием машин, способных улавливать и передавать мысли, образы и чувства на расстоянии. Телепатические возможности пока не поддаются научному объяснению и воплощению. Но чувствовать и слышать мысли другого человека — это наказание, а не дар, поверь мне.
Кевин удивленно вскинул брови.
— Не удивляйся, профессор, это так. Чем больше я вижу мысли людей и раскрываю их души, тем отвратительней мне становится человечество в целом.
— Поясни, — сказал Кевин, напряженно глядя на молодого человека.
— Зачастую супруги, ненавидя друг друга, вынуждены делить кров; детям мешают престарелые родители, они ожидают их смерти и хорошо, если просто ожидают; коллеги ненавидят своих коллег. Я погружаюсь в мир вселенской ненависти, это очень тяжело, поверь мне. А женщины… я слышал интересную фразу: женщины, как обезьяны, никогда не отпустят одну ветку, пока не уцепятся за другую.
— Ты все воспринимаешь в черном свете, но есть еще и светлые тона.
Парень сухо проронил, качая головой:
— Светлые тона и оттенки всего лишь маска, а когда сдираешь ее с человека… Тараканы очень похожи на некоторых людей: вроде ничем особенно не мешают, но жить с ними противно. Порой меня охватывает чудовищная усталость, словно я прожил уже половину своей жизни, а так и не познал самого главного.
Молодой человек тоскливо посмотрел на Кевина.
— Профессор, может, эта усталость мне передалась от твоего сына по каким-то связывающим нас астральным каналам?
Кевин был ошарашен. Он не знал, что ответить. Пациенты, с которыми ему приходилось иметь дело, всего лишь люди, со своими проблемами, комплексами и болью, а здесь…
— Можешь не отвечать, — просто сказал молодой человек, — я вижу твои мысли и чувствую твои сомнения.
— Но при всем при этом ты не имеешь право вершить высшее правосудие, — опять перевел разговор Кевин.
— Могу вершить, — просто ответил парень, — и имею на это право, профессор. И буду его вершить, пока на свете помимо той ненависти, о которой я сказал, есть еще большее зло, гнездящееся в самых отдаленных тайниках человеческого мозга. Садисты, маньяки, педофилы, а с виду не скажешь — они производят впечатление добропорядочных и во всем положительных людей.
«Боже мой, неужели я проникся симпатией к этому человеку», — прошмыгнула предательская мысль.
Ответом послужила добродушная усмешка:
— Не обманывай себя, Кевин. Ты мне тоже симпатичен, но я не твой сын. Я твой враг, и мне прикажут тебя убить.
Радужная оболочка его глаз опять пожелтела, глаза стали глазами пантеры. Однако слово «враг» прозвучало так, как если бы сидящий напротив собеседник настраивал себя на определенное и противное ему самому действие. Разговор подходил к концу. Он встал и, подойдя к Кевину, провел рукой перед его лицом, словно стирая все, что было сказано при их встрече. Кевин тряхнул головой и в полном непонимании хлопал глазами.