Внезапно я почувствовал, как нежность к ней нарастает. Что это — любовь или сострадание к человеку, который отчаянно тянется к романтике, вот как и я, и любой другой мечтают, чтобы жизнь наша озарилась романтическим светом?
Тяжелее всего будет смотреть, как она мне лжет, и, зная, что она лжет, помогать ей не попасться в мелкие ловушки, которые я мог непреднамеренно расставить, уводить ее от них в сторону, похваляясь одновременно и своим великодушием, и хитроумием. Ни за что нельзя дать ей понять, что я знаю.
Ведь мне будет невыносимо больно, если она станет морщиться всякий раз, как услышит слово «ланч». Никогда не упоминать «Ренцо и Лючию», выкинуть из головы все, что имеет хоть какое-то отношение к середине дня, Мэдисон-авеню, многоэтажным жилым домам или круизным лайнерам из голливудских фильмов для взрослых начала сороковых годов, где только что обретшие друг друга влюбленные выходят с роскошных танцплощадок, чтобы встретиться на мостике при свете звезд и посмотреть, как лунные блики мерцают на спокойной океанской глади. Я думаю о том, как Пол Хенрейд подносит к губам две сигареты и зажигает их одновременно — одну себе, одну — Бетт Дэвис.
Романтическое диво.
Смогу я после этого жить с ней?
Главный вопрос: сможет ли она?
Правда: я — смогу.
Мне легко представить себе, как сегодня вечером она придет ко мне после йоги, оставит сумку на кухне, попытается переодеться к ужину с Пламами в Бруклине. Посмотрит мне в лицо и скажет: «А ты немного обгорел, да?»
Каждый раз, спрашивая, как у меня прошел день, она игриво намекает, что я провел его с одной из своих юных студенток. Обычно я ей подыгрываю. Сегодня — не стану. Просто покидал днем мячики с Харланом.
Она выходит из кухни, останавливается по дороге в спальню, потом поворачивается ко мне.
«Знаешь, у меня, кажется, не очень хорошие новости».
Я смотрю на нее, делая все, чтобы взгляд оставался серьезным и не слишком удивленным.
«Ты хочешь сказать, про нас». Мне представляется, что «нас» — безопаснее, чем «него».
«Типа, да».
Про ланч я не пророню ни слова, однако и идиотом прикидываться не стану. «Я все знаю». «Да?»
Я беру паузу — дабы убедиться, что выбрал верное направление.
«Это серьезно?» — спрашиваю я.
Она смотрит на меня и поджимает губы, как будто никогда не рассматривала вопрос в таком ключе.
«Не знаю. Может, да. А может, и нет. Пока рано говорить. Просто решила, что ты должен знать».
Она хотела было включить свет в коридоре, но так и не двинулась с места.
«Сложно все это».
Меня в ней всегда восхищало одно: все восемь месяцев нашей совместной жизни сложные признания она делала, соблюдая вежливость.
«Знаю, — говорю я. — Для меня это тоже непросто. Ты как, не передумала идти сегодня ужинать?»
Она качает головой. Но прежде, чем уйти переодеваться, поворачивается, смотрит на меня, набирает воздуха в грудь: «Спасибо».
«Не за что».
Говорят, знаки присутствуют всегда, прямо у тебя перед глазами, но их, точно звезды в небе, невозможно сосчитать, а расшифровать и подавно. Кроме того, знаки ничем не лучше оракулов. Они говорят правду, только если не обращать на них внимания. Неделю примерно назад мы спали рядом, наши стопы соприкоснулись, потом колени, потом бедра, и, даже еще полностью не проснувшись, мы предались любви, слишком рано и слишком поспешно, и тут она сделала необычную вещь: запустила пальцы мне в волосы и принялась потирать мне череп с таким свирепым самозабвением — а мы в это время целовались, — что мы, не сдерживаясь и просто об этом не думая, кончили одновременно. Понятия не имею, сколько времени это длилось и с чего началось, не помню, обменялись ли мы хоть словом до или по ходу. Не было ни прелюдии, ни завершения, ни следа, ни пятна, один вакуум. Мы даже глаз не открыли. Бродячие кот и кошка совокупились в самый глухой ночной час и утекли во тьму сразу после. Я в полном ступоре тут же снова уснул, и она тоже, спиной ко мне, а я, как всегда, закинул на нее одну ногу. Она проговорила, что ей это нравится, и, постанывая, провалилась в сон. В то утро мы оба опоздали на работу. А самое странное — на следующий день мы ни единым, даже самым случайным словом не обмолвились об этой ночной истории. Возможно, я ее просто придумал.