Последнее – шутка. Допускаю, что неуклюжая. Ты знаешь мои проблемы с чувством юмора. Когда я научусь шутить остроумно, я завоюю мир.
Это тоже шутка. Зачем мне весь мир?..
Мы вышли из экзометрии на порядочном расстоянии от станции и сближались в автоматическом режиме на протяжении получаса, а то и дольше. Меня даже немного укачало. Впрочем, «немного» – сказано с излишней деликатностью… Ты, верно, помнишь мою нелюбовь к морским прогулкам. Так вот, в течение этих минут она только обострилась. Подозреваю, что весь процесс сближения был задуман экипажем мини-трампа с тем, чтобы наглядно продемонстрировать нам красоту и величие космического поселения. «Тинторера» сияла огнями, вокруг мельтешили суденышки вроде нашего, у западного причала висел какой-то огромный даже в сравнении с ней галактический транспорт. Если бы я не была занята собой, а вернее – своими негативными ощущениями, то оценила бы впечатляющее зрелище по достоинству. А так всякий лишний взгляд в иллюминатор только усугублял мои страдания.
Да, я помню твои слова о неверном выборе профессии, что лучше бы мне сидеть дома и следовать по твоим стопам – хотя следовать по стопам сидя дома еще никому не удавалось… но сейчас уже поздно что-либо менять: я на «Тинторере» и в обозримом будущем вряд ли ее покину. И потом, не забывай, мне нравится моя профессия.
Но, в конце концов, мы причалили, и ничему я не была так рада, как возможности покинуть тесные своды мини-трампа. Мы ступили на твердую землю – с тем же чувством, что и моряки Колумба ступали на прибрежные пески острова Самана. Нас встречал квартирмейстер станции signore Альбертини. И его теплые приветственные слова звучали музыкой небес в моих ушах.
– Что же мне делать с такой ордой? – вопросил он, ни к кому персонально не обращаясь.
Если ты полагаешь, что после столь радушного приема мы были согнаны в пустовавший грузовой ангар без света, воды и элементарных удобств, где были предоставлены самим себе и провидению, то заблуждаешься. Не переставая вздыхать и сетовать на судьбу, синьор Альбертини довольно споро разместил нас в симпатичных каютках, пускай и тесноватых, но совершенно комфортных даже на мой взыскательный вкус. Стася Чехова и Эля Бортник (ты их должна помнить по моему дню рождения, они тогда замечательно исполнили «Оду к радости» a capella, правда, перепутали все слова) поселились вместе, они у нас известные попугайчихи-неразлучницы. А я и Пармезан (на самом деле этого молодого человека зовут Гена Пермяков, и ты его не знаешь, а прозвище свое он получил по ряду нелинейных аллюзий с французскими морфемами) заняли одноместные апартаменты по соседству. Через стенку. Чтобы сразу тебя успокоить или разочаровать, уж как получится: мы с ним добрые друзья и коллеги. Я еще не встретила своего рыцаря в белоснежных доспехах. Или, применительно к ситуации, в белоснежном скафандре высшей защиты модели «Сэр Галахад». Хотя сразу оговорюсь, «галахады» редко бывают белого цвета. Они вообще принимают доминирующий цвет окружающей среды, если, конечно, не отключить режим мимикрии.
Как ты уже поняла, мое дальнее путешествие завершилось благополучно. Я прибыла к месту назначения, удачно избежав приключений и передряг, которые ты мне предрекала. Ну, возможно, все еще впереди… Я уже приняла душ, позавтракала, мне хорошо и покойно. И меня почти не укачивает!
Сейчас самое время написать какую-нибудь особенно изящную фразу, чтобы ты поняла, насколько серьезно я отношусь к твоему пожеланию больше внимания уделять литературным упражнениям и в частности – эпистолярному жанру. Ну так изволь: за сим остаюсь преданнейшей и любящей вашей дочерью. Вот.
Целую и обнимаю. И тебя, и папу, и всех, кто случится поблизости.
Ваша Маша.
P. S. Правда, смешно получилось?»
Маша отправила письмо, подождала немного и набрала мамин код.
– А я тебе письмо написала.
– Вижу, – сказала мама. – Я уже прочла. Могла ли я не прочесть?.. Хорошее письмо. Особенно интересным у тебя получился кракен. Как живой! Что особенно радует в этом письме: то, что оно длинное. Хотя и с ошибками.
– Где?! – закричала Маша.
– «Засим» пишется слитно, solecito[3].
– Ты уверена? – спросила Маша недоверчиво.
– Я проверила по словарю, – сказала мама, для которой русский язык не был родным. – И теперь уверена совершенно.
– А мне захотелось раздельно. Я так услышала! Ты сама говорила…
– …что живой язык не является чем-то застывшим и раз и навсегда формализованным. Но это не тот случай. Не переживай, солнышко. Ведь ты еще только на пути к совершенству.