- Да он везунчик! -постоянно говорили про него приятели, со смехом хлопая его по плечу, - он всегда выходит сухим из воды!
И Селем верил в собственную неуязвимость.
Первые сомнения его охватили только тогда, когда ему нахлобучили на голову черный мешок, чтобы в таком виде везти в суд. В мешке, от которого несло затхлостью и пылью, он сразу начал задыхаться. Пот катился по лицу, попадал в глаза и рот. Но руки были связаны за спиной, затекли и сами по себе причиняли неудобство. Однако Селем упрямо внушал себе, что все это не более, чем методы психологического давления.
Из машины его выкинули словно неодушевленную вещь, попросту швырнув на землю. Невольно он охнул, но тотчас сжал зубы, не желая показывать слабость. Чья-то сильная рука дернула его за шиворот, заставляя разогнуться и встать на ноги. С ним никто не разговаривал, лишь грубыми толчками давали понять, в каком направлении двигаться.
Селем был шокирован, но все еще продолжал надеяться. Могло произойти что угодно: его оправдают или оставшиеся на свободе приятели организуют ему побег. Да и сам он, если представится возможность, тоже мог бы бежать. Или убедить охранников отпустить его на волю, как он убеждал до сих пор свои жертвы добровольно отдать деньги и драгоценности. До сих пор, правда, никто из тюремщиков ему не поддавался, но не могут же они бдеть над ним вечно? В самом крайнем случае Селем мог вырвать свободу угрозами или, если его вынудят, кровью. Но он не выносил жестокости и до сих пор никогда не прибегал к физическому насилию. Он был все еще уверен в себе и в своем будущем.
Но длилась эта уверенность ровно до тех пор, пока Селем не очутился в центре огромного гулкого зала.
Его дернули за плечо, приказывая остановиться. Никто не потрудился снять с него мешок или развязать руки. Он замер на месте, напрягая все чувства, чтобы понять, что именно его окружает. Но, к своему огромному изумлению, не почувствовал ничего.
Было впечатление, что зал необъятен и пуст. И эта пустота была осязаемо враждебной. Она смотрела на него, сдавливала грудь, проникала во все поры, ввинчивалась в мозг холодным сверлом.
Селем попробовал защититься, но пустота не позволила. Вместо того, чтобы отступить, она придвинулась еще ближе - и вдруг напала: резко, внезапно. Впилась в тело миллионами острых зубов.
Селем закричал.
Он ждал вопросов и готовил оправдательные речи. Он ждал человеческого суда, но людей здесь не было. Он попал на суд безликой и бесконечно могущественной силы. И сила эта сейчас безжалостно копалась в его голове.
Перед ним, как в кино, развернулась вся его жизнь. События, давно позабытые, всплывали в памяти - и покидали ее. Навсегда.
Помимо собственной воли Селем вспоминал имена, лица, даты, места, ритуалы, слова... А пустота жадно поглощала их, словно ненасытный дикий зверь.
Пустота высасывала из него прошлое, наполняя взамен ужасом и мраком. Личность его истончалась. Душа вытекала прочь болезненным хлестким потоком, и он не имел представления, как это остановить. Он кричал, раздираемый на части, и эхо, отраженное от пустых стен, накрывало его безумием.
Ноги не держали его больше, и он упал на колени.
А когда он почувствовал, что выпит почти до последней капли, то услышал Голос. Он был такой же бесплотный и пустой, как и все в этом зале пыток:
- Виновен в преступлениях против Совместного Кодекса!
- Виновен в преступлениях против общественности!
- Виновен в преступлениях против правды!
- Виновен в занятиях черной магией!
- Виновен!...
- Виновен!
Голос был неумолим. Он был вездесущ. Он был. А Селема уже не было.
И потому заключительные слова о казни прозвучали лишне и неуместно.
- Приговор привести в исполнение немедленно!
Селем даже не понял, как это случилось. Пустота, насытившись им, отпрянула, и несколько минут он просто тяжело дышал, стоя на коленях. Но потом что-то толкнуло его, прижало голову к полу, и жалящая игла вошла в напряженную шею. Огненная вспышка, выжигающая внутренности, достала до сердца. И вот оно, наконец, блаженное забытье! Селем даже не мечтал от него очнуться.
Но почему-то очнулся.
Он лежал на спине, тело невыносимо горело, в горле першило, и даже сквозь плотно зарытые веки глаза резал безжизненный яркий свет.
Известно, что жизнь целиком состоит из страданий. А значит, он определенно не был мертв. И пусть каждый вздох обжигал его, словно раскаленная лава, он дышал, а значит, у него все еще оставался шанс.
Кто-то находился с ним рядом.
Опять Голос! Но не тот. Совсем другой. Человеческий. Мужской. В этом голосе тоже присутствовала сила, но было еще и тепло.