- Ты знаешь, что если я тебя убью, - прошептал он ей прямо в лицо, - вся твоя магия умрет вместе с тобой. Твой барьер падет, Хранитель станет доступным, и я закрою им «маятник» прямо сейчас!
Келнер попыталась его отпихнуть, но Донал еще крепче вдавил ее в землю.
- Это такой соблазн, Эмпуса! Зачем созывать Ареопаг, вносить на всеобщее обозрение наше с тобой грязное белье? Я сверну тебе шею - и все закончится.
Глаза Донала горели все ярче, а пальцы на горле сжимались все сильнее. В ушах у Эники звенело, легкие требовали хотя бы один глоток воздуха. Она еще трепыхалась, но понимала, что шансов у нее нет.
- А это еще что такое? - вдруг прошипел Рон и отвел взгляд в сторону. - Ого! Сюрприз за сюрпризом: шаманский щенок жив! Не знаю, как тебе удалось его выходить, но ты напрасно старалась. Я не позволю вам двоим соединиться!
Осознание неотвратимой беды на миг прочистило ее мозг, и из последних сил Эника рванулась:
«Лем, нет!!»
- Да, - откликнулся магистр, - клянусь, я завершу начатое! Все просто: маг напал, я защищался. А потом, когда никто уже мне не помешает, ты пойдешь со мной!
«Уходи, Лем, это ловушка!»
- Поздно, - сказал Рон и разжал пальцы.
Эника судорожно вдохнула и закашлялась.
Белый вихрь врезался в плечо магистра Урана, оторвал его от распростертой на земле Эники, смял и отбросил, словно использованную бумажку, выгоревшую на солнце.
Келнер какое-то время просто хватала ртом воздух, не в силах надышаться. Где-то на границе ее человеческого слуха, притупленного кислородным голоданием и болью - своей ли, чужой, оставалось неясным, - слышались звуки возни, какие-то вскрики и взрыки.
А потом наступила тишина.
Эника приподнялась на дрожащем от напряжения локте.
Рона Донала нигде не было видно. Но магистр сейчас заботил ее мало. Она сканировала пространство в поисках Скулашова.
Ноздрей коснулся противный железистый запах, и тотчас Эника вскрикнула от накатившей на нее волны, теперь уж определенно чужой, чудовищной боли. В глазах потемнело, но это уже было не важно. Она успела увидеть и понять.
В метрах трех от гравикарта лежала бесформенная белая груда, обильно покрытая черно-красными пятнами. В отчаянии она рванулась туда:
- Селем!
Роскошный мягкий мех слипся от крови. Снежный барс с трудом повернул к ней голову и мяукнул.
- Лемчик! - она зашарила по нему руками, тотчас наткнулась на разворочанный бок. Барс дернулся, острые зубы клацнули в опасной близости от запястья. Но почти сразу голова его откинулась назад, и язык с хрипом вывалился из пасти.
- Лем, ты меня слышишь? - горло нестерпимо саднило, и слова вырывались с хрипом, но Эника не обращала на это внимания. Она склонилась к самой морде, обхватила ее и заглянула прямо в мутнеющие звериные глаза:
- Лем, ты должен позволить себя осмотреть!
Контуры зверя тускло засветились и потекли. Эника всхлипнула.
«Ох, дурак, ну зачем ты вмешался!»
- Я не мог ...просто смотреть...
- Не смей оставлять меня одну, Лем! Не сейчас!
«Боже, где взять силы?!»
Земля, притяжение земли, гравитация - это сила. Из нее можно черпать, наполняя тело утерянной мощью. Только брать ее надо не принуждением, не злостью, не хитростью, а нежностью и любовью. Иначе ничего не получится.
Погасить в себе нетерпение, отрешиться от страданий, прогнать страх и неуверенность.
«Не во имя себя прошу, во имя истинной любви!»
Изгибались изогравы, стремясь к гипотетическому центру, деформировалось время, рождая напряжение, а значит и жизнь.
Сила текла в нее, и тут же покидала, выходя сквозь пальцы. Руки ломило, тысячи острых иголок раздирали вены изнутри.
- Борись, Лем! Не бросай меня...
Возле них росла трава, пуская корни вслед уходящим вниз водяным потокам. Трава - это сила. Вода тоже сила. Сила везде - только надо уметь просить у нее взаймы. Не приказывать ей - просто любить. И принимать ответную любовь как дар.
«Ты меня хорошо учил, Лем. Я смогу...».
Копошились какие-то мелкие твари, щебетали просыпающиеся птицы. У горизонта клубилось невесомое утро, роняя первые слезы росы на мирно спящие полевые ромашки. Сила трепетала вокруг, двигалась, билась, боролась, рождалась, умирала и любила. Коричневый цвет самосохранения переплетался с серым страхом. Темно-красная агрессия сливалась в экстазе с бледно-салатовой покорностью.
Роскошная палитра, которая наполняла ее с каждым ударом сердца. А с каждым новым ударом выплескивала из нее жизнь.