Альваро вернулся в комнату, неся полный стакан свежевыжатого апельсинового сока.
- Да помоги ты ему, наконец, бразильский варвар! - в сердцах крикнула Эника. - Я не потерплю, чтобы он и дальше разбрасывал бациллы в моей спальне.
...Раскинувшись поперек кровати, Эника сквозь полуприкрытые ресницы наблюдала за манипуляциями Сантеса. Ей нравилась филигранная точность, с которой он всегда работал. Ни одного лишнего движения, ни одного грубого мазка. Это напоминало живую радугу, рождающуюся под пальцами художника-сенсетива. Грибб мирно спал, обмякнув на жестком стуле, тогда как оранжевое сияние окутывало его голову, обтекало ее, струясь вниз, и собиралось в районе солнечного сплетения. Оранжевый цвет сменялся желтым, желтый - голубым и аквамариновым.
От пестроты картины у Эники разболелась голова. Поскольку боль нарастала, она синтезировала в крови опиаты, и ее потянуло в сон.
- Не спи, - велел ей Альваро, - лучше расскажи, что ты видишь.
- Ты работаешь с чакрами, - не стала возражать Эника, - это выглядит красиво. Но я пока не могу долго смотреть.
- Что, кроме этого, у тебя изменилось?
- Да нет, все вполне обычно. Хотя...
- Продолжай!
- Я все переживаю гораздо острей. Если я чему-то радуюсь, то готова петь и смеяться. А если что-то меня раздражает...
- Я понял, - Альваро кивнул, - но это же не вчера началось.
- Не вчера, - согласилась она, - но вчера произошло кое-что другое. До сих пор я достаточно осторожно относилась к демонстрации чувств, даже когда они захлестывали меня с головой, я старалась не придавать им первостепенного значения. А тут вдруг я поняла, что мне это нравится. Понимаешь, Ал, - Эника села, спустив ноги на пол, - я впервые захотела стать обычным человеком. Пусть на мгновение, но захотела! Я была бы счастлива, если бы сила никогда ко мне не вернулась. Но она вернулась, то есть начала возвращаться, и я... Наверное, это безумие, но в какой-то миг я была способна разрыдаться от разочарования.
- И кто именно явился тому причиной? - поинтересовался Сантес, беря в руку стакан с соком.
Эника напряглась:
- Ты хочешь сказать, что все из-за личной привязанности? Но это абсурд! Я очень сильно была привязана к Роману, но мне и в голову никогда не приходило отказаться ради него от собственного будущего.
- Значит, Роман - это не по-настоящему, - сказал Альваро, отпивая апельсинового сока.
- Разве ты делал сок не для пациента?
- Нет, сок для меня, - Сантес улыбнулся, - а пациент еще поспит минуты две и будет бодр и свеж без всякого стимулятора. Скажи-ка, мои ванны добрались до вас без проблем?
- Да. Ранним утром Радий их забрал и сейчас проверяет. А Андрэ прислал секванизаторы. Так что у меня все готово.
- Я слышал, твой брат отказывается лететь?
- Ерунда, - она отмахнулась, - Уил полетит.
Анатоль Грибб беспокойно заворочался на своем стуле. Альваро наклонился к нему, что-то там корректируя. С кончиков его изящных артистических пальцев полились новые струи фиолетовой энергии.
- Ты и правда считаешь, что мы можем ему доверять? - спросила Эника.
- Созерцание тонких вибраций уже не доставляет тебе дискомфорта, не так ли?
Эника кивнула:
- Была небольшая головная боль, но я с ней справилась.
- Тогда осмотри его внимательно. Если твоя интуиция настолько хороша, как я надеюсь, ты сама все поймешь. А небольшие усилия пойдут тебе на пользу.
Эника скептически хмыкнула, но послушно вгляделась в ауру спецфома.
Она была насыщена темно-желтым недоверчивым светом. В нем не было ничего от солнца. Лишь резкие следы-молнии, выдававшие прошлые ошибки, обиды и слезы. И бесконечный труд без отдыха и счастливых поблажек. Это был желтый цвет вангоговских полотен, приоткрывающий завесу над сутью их шизоидного откровения. Это был цвет недовольных, преступивших закон. А еще - изменников, сжигаемых изнутри на кострах совести и стыда. Подобная желтизна часто преследует и изгнанников, встречающих осень жизни на чужбине. Она отмечает печатью потерявших надежду гордецов, сгорбленных под грузом невыносимого горя. Это отблеск мутного увядания, отчаяния, многочисленных потерь и неизлечимой болезни. Цвет смерти, которую долго призывают и всегда встречают как облегчение страданий.
- Да он умирает, - потрясенно сказала Эника, - сколько ему осталось?
- Нисколько, - хмуро ответил Альваро, - он перестал сопротивляться после того, как месяц назад его единственная дочь погибла на пожаре.
- А кто остался у него на «Аиуи», ты в курсе?