Перед схваткой борцы исполняют особый "танец орла", размахивая руками, как крыльями, и высоко подпрыгивая, точно собираясь взлететь. Побежденным считается тот, кто во время борьбы хотя бы на секунду коснулся земли рукой или упал на колено либо на бок. У каждого свой секундант, который кричит, суетится, подбадривает борца, а иногда и пребольно хлопает его для того, чтобы тот был злее. По-моему, секундант от криков и суеты устает больше, чем сам борец.
В парке я увидел старую афишу, приглашавшую посмотреть спектакль тувинского национального театра. Мне рассказали, что первое представление в Кызыле состоялось лет двадцать назад. Пьесы не было. Да и как можно написать пьесу, когда никто не умеет писать на родном языке? Поэтому актеры просто договорились между собой о том, что примерно должно произойти на сцене, и дальше действовали кто как умел. Теперь театр ставит большие пьесы русских и тувинских драматургов. Увы, посмотреть спектакль мне так и не удалось. Дело в том, что летом актеры ведут кочевой образ жизни. Верхом на лошадях, через тайгу, по головокружительным горным тропам они пробираются в отдаленные становища, где о театре и не слыхивали. Представления даются под открытым небом, в середине кружка немилосердно чадящих трубками и до крайности взволнованных и возбужденных зрителей. Зрителям очень нравится рассказ о том, как хитрая лиса выманила у падкой до лести вороны кусок сыра "пыштаг": басня Крылова и в лесной чащобе звучит живо и остро.
В Кызыле издается несколько газет на русском и тувинском языках. В городской библиотеке, у входа в которую стоит древнее каменное изваяние, можно найти почти любую книгу. От библиотеки рукой подать до музея и картинной галлереи, подаренной Кызылу ленинградцами. Белые каменные здания школ едва ли не самые большие и красивые дома в городе.
Как-то в воскресенье я бродил по улицам оживленного и веселого Кызыла. В парке играла музыка, у входа в кино толпились нарядные горожане. Вечерело, от реки потянуло сыростью. Мне захотелось взглянуть на Енисей. Река, ставшая холодной, серой, быстро мчалась мимо потемневших берегов. Далеко-далеко пламенели в последних лучах невидимого солнца снежные вершины Саян.
За оградой, на самом берегу, я увидел белый обелиск. При неверном свете уходящего дня можно было разобрать надпись: "Вечная память красным партизанам, геройски погибшим в 1919 году в борьбе против контрреволюционных банд…"
У обелиска лежали цветы. Жители города не забыли борцов, сложивших головы за счастье тувинского народа.
Мое путешествие по Енисею началось на плоту.
Нам предстояло спуститься из Кызыла до города Шагонара. Плот был маленький, из нескольких бревен — так называемый "салик". Оттолкнувшись шестом от берега, мы вверили свой незатейливый корабль волнам Енисея…
Плыть было весело. Река мчалась зло и стремительно, крутя плотик. Серые, безлесные горы отодвинулись от Енисея. Рощи бальзамического тополя зеленели на берегу, смотрелись в воду с многочисленных островов. Енисей все время был неспокоен: он шумел около скал, кое-где вдающихся в реку, и перекатывал по дну гальку, как-то по-особенному щелкая камнем о камень. Если хорошо прислушаться, наклонив ухо к самой воде, то можно было различить тонкий своеобразный свист или шуршание крупного песка, гонимого течением.
Вскоре мы достигли местности, которую называют "Сорок Енисеев". Может быть, Енисеев тут было меньше сорока — не знаю. Во всяком случае, река вдруг разделилась на множество мелких рукавов — проток. Тальник купался в тихих заводях. Недалеко от нас вспорхнула стайка уток. Откуда-то появились чайки, ловко нырявшие за рыбешкой. Мы залюбовались всей этой картиной и свернули не в тот рукав. С большим трудом удалось нам преодолеть мелкие перекаты, бредя по колено в воде и изо всех сил толкая плот сзади.
Наконец вдали показалась высокая гора, вернее — скала серого мрамора. На ее склоне, обращенном к Енисею, виднелась еще кое-какая зелень; противоположный склон был совершенно гол и безжизнен.
— Это Хайеркан — "Медведь-гора", — сказал мой товарищ по плаванию. — Вот, послушай, что рассказывают про эту гору старые люди. Давным-давно жил в этих местах могучий колдун — шаман. Был у него сын Иммакай. Старый шаман хотел научить сына разному колдовству, чтобы тот мог властвовать над людьми, держать их в страхе. Но Иммакай был человек простой, добрый. Вольная жизнь в горах была ему дороже всего. Он бежал от отца. Разгневался шаман, стал искать сына. Следы вели на этот вот Хайеркан, только тогда он был покрыт густым лесом. Вызвал шаман злых духов, те кружатся над горой, да только все попусту: удалец Иммакай легко уходил от них потайными тропами. Тогда старый шаман созвал колдунов со всей страны. Ночью они стали бить в бубны и выкрикивать какие-то заклинания. И появились на небе огненные облака, стрелы молний посыпались на гору, на тот ее склон, где скрывался беглец. Рычали звери, выл ураган, бушевало пламя, пожирая лес. Утром только черное пожарище виднелось там, где вечером шумели березы. Погубил сына старый шаман. Но только после этого страшного дела его прокляли все, даже другие колдуны. С тех пор он обернулся ветром и, не находя себе покоя, воет над горой. А на склоне, сожженном небесным огнем, так ничего и не растет, — закончил рассказчик.