Вот папка "Секретное дело о государственном преступнике Фролове", после отбытия каторги сосланном в Шушенское. Здесь кипа листов плотной бумаги, исписанной аккуратным писарским почерком. Некоторые листы — перечеркнутые черновики донесений. Чернила наполовину выцвели, бумага пахнет тем особенным запахом, который свойственен только старым рукописям и книгам. Одна из первых бумаг — подробное описание примет Фролова и список его имущества, с которым он выехал на поселение с Нерчинских рудников. Имущество это вот какое: "Сундук со столярным, слесарным и сапожным инструментом — 1, с чайной посудой и книгами — 1".
Фролов, по отзывам всех знавших его, был очень деятельным, работоспособным человеком, легко сходился с товарищами, терпеливо сносил все тяготы подневольной жизни. Даже исправник в своем донесении счел нужным написать: "Поведения хорошего, занимается слесарным ремеслом и домообзаводством".
Известно, что декабристам не разрешалось поступать на службу ни в частные, ни в казенные учреждения. Средства к жизни они должны были добывать, занимаясь крестьянством.
В деле есть донесение губернатору: "С 1840 по 1842 год на отведенных землях Александр Фролов засевал от 3 до 5 десятин хлеба. Но земли сии для хлебопашества неудобны, местами болотисты и солончасты, которые не только что приносили какой-либо доход, служащий к пропитанию, но в засушливые годы даже не возвращали семян".
Землю декабристам отводили как можно хуже. Можно представить себе, как мучительно было Фролову после изнурительной каторги возделывать свой клочок земли. Тем не менее он считался в Шушенском одним из лучших землеробов.
Тяжкой была жизнь декабристов в Сибири, и многие из них нашли здесь могилу.
Мне повезло: из Минусинска вниз по реке как раз уходил катер, на котором возвращались в Красноярск после обследования наиболее коварных перекатов несколько речников.
Катер очень красив. Он окрашен в светлосерый цвет и имеет обтекаемую форму. Говорят, что он к тому же отличный "ходок".
Утром, подняв изрядную волну, мы отправились в рейс. Около красноватой горы приютилась деревня Быстрая. Она как бы сторожит выход из тихой протоки в Енисей. Наш первый переход очень короток, немногим более двадцати километров. Мы плывем в один из новых городов Сибири — в Абакан, центр Хакасской автономной области.
Молодой город расположен не на Енисее, а на впадающей в него слева реке Абакан. На мысу у слияния рек стоит одинокий домик, рядом с домиком — мачта, около мачты — человек с шестом, на котором виден маленький красный флажок. На воде против домика бакен. Конечно, каждый, кто плавал по рекам, знает, как он выглядит. Делается из дерева плотик в виде буквы "А". Острым концом его ставят против течения и привязывают к камню на дне. На плотике устроена небольшая пирамидка, вверху которой — фонарь. Тот бакен, который стоял в устье Абакана, был выкрашен в два цвета — белый и красный.
— У реки, брат, есть свой язык, и пока не станет он тебе родным и понятным — не речник ты, а одно недоразумение…
Я оглянулся. Рядом с нашим рулевым стоял бойкий паренек в матросской тельняшке. Я уже знал, что зовут его Павлик. Он прибежал на катер перед самым отходом и отрапортовал вахтенному: "Юнга Колышкин Павел прибыл на практику".
— Вот, к примеру, домик бакенщика, — продолжал рулевой, — тут живет наш первый помощник. Кто смотрит, не появилась ли где мель? Бакенщик. Кто промеряет нам глубину фарватера — самого удобного для парохода пути? Бакенщик. Кто огни зажигает на реке? Тоже бакенщик. Видишь, как важна и полезна его работа. Вот он вышел с флажком к своей мачте. Это значит, что все в порядке, путь проверен, часовой речного пути на своем посту.
Тут рулевой прервал свою речь и, легко крутя штурвал, стал плавно повертывать катер влево.
— Ну, теперь куда?
— Теперь, — быстро откликнулся юнга, — теперь, Павел Васильевич, надо держать прямо на пестрый бакен.
— Верно, — одобрил рулевой. — А почему?
— Пестрый бакен означает, что здесь судовой ход разделяется, — затараторил Павлик. — От фарватера реки Енисея отходит фарватер его притока, реки Абакана.
Мы вошли в Абакан. Дальше на реке уже не было пестрых бакенов, а стояли красные и белые. Мы держались как раз между ними. Красные бакены ограждают мели и подводные камни у правого берега, а белые — у левого. Ночью на бакенах горят красные и белые фонари.
— А скажи-ка ты мне, — продолжал между тем Павел Васильевич, — к чему это на красном бакене сверху торчит еще какой-то веник?
— Для того чтобы в плохую погоду, в туман, когда не разберешь, где какой цвет, красный бакен по венику все равно можно было отличить от белого.